Я успел заметить, что те, кто собирался пройти по зеленому, группировались у крайней левой стойки — оттуда путь в зеленый коридор был короче всего. Я присмотрелся и выбрал того из них, кто показался мне самым надежным. То был средних лет поджарый мужчина, хорошо одетый, из багажа при нем был один лишь кейс. Выражение лица у этого мужика было спокойным и весьма уверенным; таких, как правило, если и досматривают, то спустя рукава. К тому же он явно был местным жителем и достаточно хорошо известным: несколько человек уже почтительно поприветствовали его, он же лишь слегка кивнул им в ответ. Вот этот, решил я, и пронесет мои ценности без всяких недоразумений.
Пристроившись у него за спиной, я вошел в его сознание, готовый встретить серьезное сопротивление.
К моему удивлению, его не было: психика моего невольного помощника оказалась почти не защищенной. Я внушил ему нужные мысли за считанные секунды; он тут же обернулся и проговорил, мельком глянув на меня:
— Что у вас там — давайте… Я вручил ему капсулы с кристаллами. Он небрежно сунул их в карман. Я предупредил:
— Обождете меня у выхода. Не вздумайте исчезнуть, пока не вернете все мне.
— Да, да, конечно, — ответил он спокойно. — Не беспокойтесь. Я обожду вас.
Я проводил его взглядом. Он прошел зеленым коридором, и никто и не подумал остановить его.
У меня отлегло от сердца.
Через пять минут, выпуская меня на волю, пограничник проговорил:
— Кстати, с Теллуса просили посодействовать тебе. При случае подтверди, что я так и сделал.
Я не сразу понял, что он имел в виду именно Короля.
— Так чего ж ты меня обобрал догола? — не выдержал я.
— А он не говорил, что я должен помогать тебе задаром. Ничего. Наживешь еще.
Я сделал усилие, промолчал и даже улыбнулся живодеру на прощание. На новом месте ни в коем случае не следует начинать с создания новых врагов. Это никогда не бывает сделать слишком поздно.
Человек с моими кристеллами терпеливо ожидал меня, как и было условлено, у выхода. Без единого звука он отдал мне все и не спешил удалиться; лишь после того, как я проверил содержимое капсул и убедился, что в них по-прежнему покоятся мои записи, человек попрощался легким кивком и ушел. Я не стал следить за ним: он мне больше не был нужен. Я полагал, что никогда больше с ним не встречусь.
Когда я вышел из терминала на привокзальную площадь, мне было, как сказал поэт, грустно и светло. Светло — потому что я все-таки прорвался. И еще наверняка по той причине, что уж очень приятно было — после пресного, фильтрованного и неподвижного воздуха и неживого света в терминале оказаться под солнцем (пусть и не столь ярким, как земное) и подставить лицо легкому ветерку, что задувал с океана, оказавшегося совсем рядом и хорошо видного с обширного плато, на котором и располагался космодром.
А грустно — потому, что все мои предварительные планы впору было выкинуть в корзину: они были основаны на деньгах — а их-то у меня больше и не было. О том что осталось, говорить всерьез не стоило. Земные рули да же у меня самого перестали вызывать хоть какое-то уважение: сумма показалась донельзя мизерной — особенно по мере того, как я, медленно продвигаясь по площади, пытаясь анализировать неразбериху людских излучений, клубившихся в этом пространстве, поглядел на цены в торговых павильонах. Оказаться нищим в совершенно чужом краю — незавидная участь. Я утешал себя тем, что главное — бодрость духа и присущие мне способности — удалось пронести через границу без ущерба для них. И кристеллы — то же, а они обещали успех — пусть и не сию минуту. Остальное же, как говорится, приложится.
Отойдя в сторонку от выхода, я остановился, чтобы оглядеться и быстро решить, что предпринять в ближайшие минуты. Ясно было, что задерживаться здесь никак не следовало: вероятность быть схваченным уменьшалась пропорционально квадрату расстояния между мной и. терминалом. Надо было уходить, но — куда и каким способом? Как-никак, здесь был остров, и — как я заметил еще сверху — не очень большой. И, насколько я мог сейчас видеть, от площади уходила только одна дорога, и вела она вниз — к берегу, окаймленному широкой набережной, от которой выдавались в океан несколько пирсов, рассчитанных, похоже, на небольшие суда, впрочем, больших в этом мире быть, пожалуй, и не могло — всякое плавание тут являлось каботажным, уходить в открытое море не возникало надобности (впрочем, это были только мои первоначальные соображения, первые впечатления, которые порой бывают обманчивыми).
Сейчас у пирсов стояли два суденышка, которые я определил как прогулочные катера. Возможно, они и осуществляли перевозку людей в Топсимар. Левее, километрах в двух, у берега, у длинной стенки, виднелось несколько десятков разнокалиберных плавсредств: от маленьких тузиков до океанских, как мне показалось отсюда, яхт — двух- и даже трехмачтовых, с аккуратно убранными парусами. Судя по ним, народ здесь жил не бедно. В той же стороне виднелось несколько небольших строений, здесь же, в районе пирсов, — белое двухэтажное здание: вероятно, портовое управление. Остальное побережье, насколько хватал взгляд, представлялось пустынным. Известные курорты располагались явно не тут, а на каких-то других островах, а может быть, и на материковом берегу. Отдыхающих доставляли туда не катерами, разумеется, а пассажирскими агралетами, чья стоянка просматривалась справа от терминала. На грунте сейчас стояло целых три машины, и к ним-то и направлялось большинство пестрых футболок. Мне с ними было, как я решил, не по пути. Но и здесь торчать у всех на виду смысла не имело. Пора было двигаться.
Прочелночив всю площадь вдоль и поперек, я так и не наткнулся на то, что, собственно, искал: на прощупывающий, цепкий взгляд человека, пасущего меня, такой взгляд — визитная карточка соглядатая. Если даже сам он остается вне поля зрения, этот луч воспринимаешь всем телом. Это необязательно должен был быть тот унтер: он мог и благополучно передать меня своему сменщику. Я чем дальше, тем больше понимал, что операция выслеживания была поставлена на широкую ногу. Почему-то эта мысль не вызвала у меня законной гордости; без подобного признания моей значимости я мог бы и обойтись.