— Это дохлый номер. Нет у него никаких партнеров, и никто не станет рисковать. И ни на кого он нас не наведет. Так что ужин за тобой.
— Не спеши. Такие дела в одиночку не делаются. Будь уверен: он подстраховался.
Будь уверен: он подстраховался. Если только он не сильно изменился с тех пор, как я его нанимал…
— Он же давно отошел от оперативки, а значит, и партнеров у него не могло остаться, согласен?
— На этот раз обожду соглашаться. Союзников у него, судя по нашим данным, всегда было в достатке. И вряд ли он порвал с ними раз и навсегда. А любителей поработать за хорошие деньги всегда хватало. Я не хочу, чтобы кто-то из них перебежал нам дорогу и мы оказались перед пустым хранилищем.
— Если они даже есть — как им было узнать, где мы его перехватили и куда упрятали?
— Если бы у них не было своих способов связи, к ним никто и не стал бы обращаться — тем более мы. Подожди — он быстро разберется в обстановке и позовет свою команду. Уверен — они появятся тут в самом скором времени.
— Но ведь в памяти его ты ничего не нашел.
— Это ничего не значит. Чтобы разобраться в его знаковой системе, нужно гонять машину месяц, а то и больше. А тут что у нас есть? Свои мики — вот и все…
Последние слова прозвучали ближе и яснее предыдущих и сопровождались звуком отодвигаемого кресла и неторопливых шагов, Верига (голос, несомненно, принадлежал ему) встал и приблизился к балюстраде. И выплеснул что-то на землю, блеснувшая в тусклом свете струя жидкости разбилась о грунт в метре от меня, несколько брызг попало на лицо и пришлось сделать усилие, чтобы не выругаться от неожиданности. Вериге оставалось лишь перегнуться через перила, чтобы увидеть меня буквально у себя под ногами. Но он, наверное, смотрел налево — туда, где перебранка медленно затухала. Может быть. Верига и посмотрел бы вниз — хотя бы чисто механическим движением, — но очередная реплика собеседника отвлекла его.
— Увидишь: через час он будет спокойно спать в своей постели, и ни одна собака его не потревожит.
Судя по голосу, Верига повернулся ко мне спиной.
— Пиво согрелось, — пробормотал он. — Как моча… Его коллега тему о пиве не поддержал:
— А если он действительно одиночка — что скажешь тогда?
— Скажу, что ты был прав, и его можно использовать. Хотя… может быть, безопаснее будет просто устранить — раз и навсегда. Решать будем завтра. Мы ведь договорились ждать до утра, разве не так? Я более чем уверен: кто-то придет. А когда и второй окажется у нас, разговаривать с ними будет куда легче.
— Еще пива?
— Не откажусь…
Снова ножки кресла скрежетнули по полу. Я не стал ждать продолжения. Пополз, соображая на ходу. Значит, все-таки предполагают, что у меня есть партнер, но не знают, кто он. Все правильно. Хорошо, что предупредили. Повезло, что пиво не попало на меня: был бы весь в грязи, и меня обязательно запомнил бы любой встречный — а они наверняка будут. А сухую пыль стряхну с одежды, да в темноте она и не бросится в глаза никому…
На ноги я поднялся, когда дом остался уже далеко позади.
Окна «культурного центра» были по-прежнему темны. Но это совершенно ничего не означало. У входа два телесно одаренных мужика оглядели меня, но не сделали никакой попытки задержать. Дверь передо мною гостеприимно распахнулась, позволив музыкальной фразе вырваться изнутри на улицу, музыка была бравурной, я бы даже сказал — лихой, там, внутри, похоже, веселились вовсю: грустить или тихо размышлять под такой аккомпанемент не смог бы даже закаленный отшельник, будь он и совершенно глухим. В обширном холле я не увидел никого, если не считать парочек в темных углах, истово предававшихся древнему ритуалу сближения; все, впрочем, оставалось в пределах приличия.
Я миновал холл, не задерживаясь, направление мне указывала все та же музыка, мало чем отличавшаяся от грохота, какой производит товарный поезд, груженный пустыми бочками и мчащийся под уклон. Сквозь камнепад ударных временами прорывались протяжные глиссандо духовых, больше ничего различить было нельзя, но ритм был задан четкий, убедительный, так что, еще не дойдя до зала, я начал уже пританцовывать и так — вприпляску вступил в центр веселья.
И сразу же остановился, приторможенный неожиданностью.
Неожиданностью для меня оказались глаза и рты. Их было очень много, и они были единственным, что можно было видеть в кромешной мгле, заполнявшей зал. Множество круглых, светящихся фосфорическим зеленоватым светом глаз и губ — шевелящихся, возможно, даже издающих какие-то звуки, совершенно неразличимые в грохоте оркестра, наверняка на порядок усиленные мощной техникой. Я не сразу сообразил, что это был всего лишь светящийся грим, модный макияж; я давненько уже не посещал подобных сборищ. Глаза и рты летели, вихрились, исчезали и вновь загорались, когда невидимые их обладатели, выполнив очередную фигуру, оказывались лицом ко мне. Светящиеся пятна вокруг глаз и губ были выполнены по-разному — у одних обозначали лишь узкую каемку, у других захватывали чуть ли не половину лица; но так или иначе — в такой обстановке опознать кого бы то ни было не взялся бы, думаю, даже классный ясновидец. Да я и не знал, кого мне искать, оставалось только надеяться, что тот, кто пригласил меня сюда, сам меня и найдет. Так что самым разумным оказывалось стоять тут, на месте, до востребования.