— Что это за цель? — спросил я.
Он посмотрел мне в глаза и сказал:
— Вернуть то, что отняли у нас боги.
— А, понимаю… Вы служите Адским Князьям?
— Нет.
— Лунным Владыкам?
— Нет. Ты не понимаешь. Мы никому не служим. Только себе самим.
Я усмехнулся.
— Все люди так думают.
Он кивнул:
— И все ошибаются.
— Кроме вас, конечно?
Он не повелся на подначку. Спокойно подтвердил:
— Да. Кроме нас.
— Чем же вы такие особенные?
— Нам известна природа того, что владеет человеком. Сущность желаний, страданий, наслаждений, привязанностей и влечений… Постигая ее в процессе обучения, мы уничтожаем свою зависимость от всего этого и становимся свободны от ложного эго… Это называется Освобождением от Формы. Только освободившийся может стать тел-ан-алатритом, совершенным воином. Внутри люди подобны застывшим глыбам — неподвижные, неповоротливые, косные… Освобожденные — как вода; они могут принять любую внутреннюю форму.
— Если все так, — я пожал плечами, — то я не понимаю, что вами движет. Если у вас нет предпочтений… как вы действуете? Почему выбираете то, а не это? Поступаете так, а не иначе?
— Выбор, — сказал Эдрик. — Личный выбор и больше ничего.
— Получается, ваш выбор совершенно произволен? Ты не похож на сумасшедшего.
— У сумасшедших нет выбора. Их влечет то, чего они не понимают и не осознают. В этом смысле — все люди немного сумасшедшие.
— Кроме вас?
— Кроме нас. Нас ничто не влечет. Но мы знаем все влечения.
— Но все-таки… я не понимаю мотивов. Например, почему ты помогаешь мне. Почему ты едешь на юг, а не лепишь куличики из песка. Если выбор ничем не обусловлен…
— У тебя неверное представление о выборе. Ты думаешь — если он не обусловлен ничем, то совершенно случаен. Это не так. Выбор — не произволен и не предзадан. Он вне того и другого. Свобода выбора — одна из тайн, которая не сводима ни к каким объяснениям, даваемым «извне». Это — один из ключей, которым открывается тайник анкавалэна.
— Что?.. — Мне показалось, я ослышался. — Что ты сказал? Какой еще тайник?.. Анкавалэн — это напиток богов…
— Боги утеряли его в Войне Остывших Светил. Ты ведь наверняка помнишь эти легенды. Анкавалэн был пролит на землю. Теперь он принадлежит людям, но скрыт в них. И поэтому те, кто правят землей и всеми остальными мирами, не желают, чтобы он пробудился. Ведь тогда они, всемогущие властители Сальбравы, утратят могущество, молодость и силу, станут тенями самих себя и, в конце концов, исчезнут.
Я рассмеялся.
— Оригинальное у вас представление о миродержцах. А с чего бы им исчезать? Вы собираетесь покорить Небеса? Скинуть Солнечных Князей с их тронов?..
— Нет, зачем? Этого не потребуется. Они сильны до тех пор, пока питаются нашей силой. Мы им служим, порабощая себя государству, религии, наслаждениям, страху, страданиям. В тот миг, когда мы не принадлежим себе, мы отдаем силу кому-то другому…
Я вздрогнул. То, что говорил Эдрик, внезапно перестало казаться забавным. Это было слишком уж близко к сути Игры… а об Игре я ему ничего не рассказывал.
— …люди несвободны почти всегда, — продолжал он. — Боги сделали нас своими рабами и употребляют нас, как свою пищу. Школа… ставит своей целью разорвать эту зависимость.
— И что вы сделаете, когда обретете свободу?
— Мы уже ее обрели.
— То есть? Вы открыли способ пробудить силу анкавалэна? — Я рассмеялся. — Ты не мог бы сотворить парочку миров… не то чтобы я тебе не верил, но все же…
— Нет. Еще нет. Мы приблизились к ее сути, мы очень многого достигли, но на «сундуке», который прячет эту тайну, не один замок…
— «На сундуке»? — переспросил я.
— Просто… метафора такая. — Он рассмеялся. — Не обращай внимания.
— Хорошо. А если говорить конкретно? Чего именно вы достигли?
— Ты сам все видел.
Я вспомнил, как утром он — почти без оружия, играючи — справился с отрядом солдат… Это впечатляло.
— Сложно этому научиться? — поинтересовался я.
— Да, непросто. В Школу принимают только детей. Как правило, еще младенцев. Во всяком случае — не старше двух-трех лет. Но и это считается поздним сроком, предпочитают брать детей до года. Покупают на невольничьих рынках или у многодетных крестьян. Забирают из приютов.
— И когда они вырастают… каждый из них в состоянии справиться с сотней солдат?
— Или с тысячей, — бесстрастно ответил он.
— Вас так и разбили, кстати.
— Кого — нас?
— Орден Крылатых Теней. Чванливых хальстальфарских ублюдков. — Теперь он опять улыбался.
— Ах, так вот в чем дело… Я не помню, что тогда произошло. Я ведь говорил тебе. У меня утеряна эта часть памяти. Значит… в политику вы все-таки вмешиваетесь?
— Иногда. Нечасто. Изгнанные Ордена в Ильсильваре нам были не нужны.
— А почему? Чем они вам помешали?
— Не знаю. — Эдрик пожал плечами. — Я тогда еще не родился.
Я смотрел на него и думал… Он не был похож на ильсильварца. Совсем не похож. Скорее уж — на одного из моих соплеменников. Светлые волосы, голубые глаза, высокий рост… типичный хальстальфарец. По сравнению с ним — я был нетипичным.
Родился после войны… не знает родителей… я вдруг подумал, что его отцом мог быть кто-то из моих товарищей — из тех, кто занимались грабежами и насилиями в захваченном Льюхвиле. Сам я папашей Эдрика не смог бы стать при всем желании — младшему помощнику лекаря во время войны работы хватало по горло. Я не помню всего, что там было, но помню — обычно я выматывался так, что мечтал лишь об одном: хоть где-нибудь прикорнуть часок-другой. Кроме того, тогда я был еще совсем сопляком. С мозгами, основательно промытыми друидской философией ненасилия и любви ко всему живому. Вряд ли у меня в те времена хватило бы смелости прижать в уголке какую-нибудь смазливую девчонку. Все возможно, конечно, но… вряд ли.