Мы с Эдриком будто бы вышли в какое-то безвременье, где не было ни прошлого, ни будущего. Два человека в ночном лесу у огня. И все. Есть только сейчас . Нет ни «завтра», ни «вчера». Мы чужие друг другу, но бесформенный мир, лежащий за границами круга света, даваемого костром, чужд нам обоим еще больше…
— Будешь спать? — спросил Эдрик. — Два часа до рассвета.
Я покачал головой.
— Нет. Все равно не смогу заснуть.
— Переизбыток силы?
— Да.
Он некоторое время молчал, а потом спросил:
— Ты знаешь, что вредишь себе еще больше, поглощая силу таким образом? Ты себя разрушаешь.
В его голосе не прозвучало ни осуждения, ни назидательных ноток. Просто констатация факта.
— Да, знаю, — сказал я. — Но у меня нет выбора.
Прошла, наверное, целая минута, а может — и больше, прежде чем он произнес:
— Ты действуешь очень хорошо… для обычного человека. — Короткая пауза. — Впрочем, для того, кто стоит на пороге смерти, это не редкость. Лишившись иллюзорных надежд, человек осознает, кто он таков на самом деле.
Лишившись иллюзорных надежд, человек осознает, кто он таков на самом деле. Но пережить это открытие могут далеко не все — в большинстве случаев правда о себе постигается слишком поздно. Меня удивляет даже не то, как ты действуешь, а то, сколько времени ты сумел продержаться на плаву…
— Не знаю… — У меня были смутные чувства. — Я не уверен, что правильно тебя понял… О чем ты…
— Ты сражаешься за жизнь, как зверь, загнанный в угол. Теперь ты вполне узнал цену условностям и правилам. Весь этот высокоморальный бред, нормы поведения, «хорошее-плохое» — все это больше ничего для тебя не значит. Трепаться о ценности человеческой жизни могут только люди, которым в данный момент ничего не угрожает. Тогда можно поразглагольствовать о смысле жизни, о правде и добре. О мировом зле. Но когда ты оказываешься в ситуации «или-или» — или твоя жизнь, или чужая — вот тогда, и только тогда ты узнаешь настоящую ценность человеческой жизни. Она не так уж велика, правда?.. — Эдрик спокойно посмотрел мне в глаза. — И какой бы выбор ты не сделал… начинаешь видеть все немного в другом свете, не так ли?
— Я не понимаю, к чему ты клонишь. Тебя что — радует то положение, в котором я оказался?
В моем голосе прозвучала скрытая угроза. Но он не обратил на нее внимания и беспечно ответил:
— В некотором смысле — да. Не потому, что тебе плохо или хорошо. Мне нет до этого дела.
— Почему же тогда?..
— Потому, что ты протрезвел.
— В каком смысле?..
— В том смысле, что все люди — пьяны. Опьянены иллюзиями. Придают великую ценность вещам маловажным и не замечают того, что имеет значение на самом деле. Боль, страдание, преддверие смерти — та точка, откуда все видно гораздо ясней. В правильной перспективе . Твой случай уникален тем, что ты, пробудившись, сумел растянуть эти предсмертные минуты на недели и месяцы. Но, к сожалению, ты — как и все остальные пробужденные — обречен. Ведь и ты протрезвел лишь тогда, когда тебя смертельно ранили.
— Думаешь, у меня нет шансов? — спросил я.
Я знал, что он чувствует мою злость.
Эдрик помедлил, а потом ответил:
— Все возможно…
Трещали поленья, пожираемые огнем… Прошло немало времени, прежде чем я нарушил молчание:
— Расскажи о себе.
— Что? — Он мельком посмотрел на меня. Спросил так, как будто бы не расслышал вопроса и просил повторить.
— Ты слышал мою историю. Теперь я хочу услышать твою.
— Я воин, а не поэт, — он усмехнулся. — Даже не сингайл. И не маг. Слова — твоя стихия, а не моя.
— Перестань. Ты обещал.
— Разве?
— Да, обещал. Или у тебя такая короткая память?
Он помолчал, а затем произнес:
— Я не умею рассказывать истории. Что именно ты хочешь знать?
— Кто ты .
Эдрик усмехнулся:
— Поскольку самый простой ответ на вопрос «кто ты?» — это имя, а мое имя тебе известно, остается предположить, что под этим простеньким вопросом скрывается целая куча других. Таких, например: «откуда ты?», «сколько тебе лет?», «кому ты служишь?», «во что веришь?», «каковы твои цели?»…
— Верно, — кивнул я.
Таких, например: «откуда ты?», «сколько тебе лет?», «кому ты служишь?», «во что веришь?», «каковы твои цели?»…
— Верно, — кивнул я.
— Я родился в Ильсильваре приблизительно тридцать пять лет тому назад. Своих родителей я никогда не знал. Меня воспитала Школа Железного Листа. Слышал когда-нибудь о ней?
— Нет, — я покачал головой.
— Это довольно… своеобразная организация, — Эдрик ненадолго задумался. — По-своему, весьма могущественная. Но она редко вмешивается в происходящие в мире события. По крайней мере, открыто не вмешивается.
— Когда она появилась? Каковы ее цели?..
— Школу основал Хелах Первый Освобожденный. Это случилось очень давно. — Эдрик усмехнулся. — Никто уже и не помнит, когда. У Школы долгая история, но я, признаться… никогда ею особенно не интересовался. Школа всегда была немногочисленна, и случались периоды, когда она состояла всего лишь из двух-трех адептов. Потом мог следовать период расцвета, когда число настоятельниц и мастеров достигало нескольких сотен — затем снова спад… Школа прошла несколько этапов становления, значительно развив первоначальное учение, преподанное Хелахом. Некоторые аспекты учения были переосмыслены, другие — отброшены, методики — значительно усовершенствованы. Но первоначальная идея осталась все той же, что и была. За прошедшие века Школа приблизилась к реализации цели, поставленной ее основателем, хотя извилистый путь, который она прошла, Хелах вряд ли мог предвидеть.