На другом берегу реки Льюис Телмарид поднял правую руку. С отвратительным чавкающим звуком лопнули тела семи мертвецов. Чудовищный, непередаваемый смрад поглотил противоположный берег. Трупный запах был таким густым, что казалось — здесь разлагаются не семь, а десятки тысяч человеческих тел.
Лошади новоприбывших сходили с ума и бросались в стороны, всадники теряли сознание и падали на землю. Те, кто еще не успел вступить на берег, поспешно повернули обратно, ругаясь, оплевываясь, зажимая руками рты и носы.
Эдрик с интересом наблюдал за происходящим. Потом перевел взгляд на своего спутника. Льюис уже опустил руку и теперь молча сидел в седле, глядя на текущую воду. Почувствовав, что на него смотрят, обернулся.
— Это их задержит, — произнес он.
«Логика в его безумии все-таки есть… — подумал Эдрик. — Посмотрим, что будет дальше».
* * *
Вечером они увидели Сайбо — укрепленный городок на холме. К городу путники не приближались. Пересекли дорогу, ведущую к переправе, миновали заболоченное поле, достигли леса…
— Остановимся здесь, — предложил Льюис, придерживая поводья.
Эдрик собирался провести в седле еще несколько часов — до тех пор, пока совсем не стемнеет.
Эдрик собирался провести в седле еще несколько часов — до тех пор, пока совсем не стемнеет. Но он не стал возражать. Он почувствовал, что его спутник хочет остановиться здесь — и не столько предлагает, сколько просит об этом. Эдрику стало интересно.
Любопытство его, впрочем, было скоро удовлетворено. Расседлав Ягоду и быстро умывшись у ручья, Льюис сообщил:
— Мне нужно отлучиться. На несколько часов. Не следи за мной.
Эдрик, в этот момент достававший из переметной сумы сушеное мясо и гречневую крупу — их нехитрый ужин, — остановился.
— Ты куда? — спросил Мардельт.
— В город.
— Зачем?
Льюис помолчал, а потом, придя к выводу, что проще объяснить сразу, чем бесконечно уходить от ответов, сказал:
— Я истратил слишком много сил сегодня. Мне нужно восстановиться.
— А, понятно… — Эдрик испытал легкое разочарование от того, что причина их остановки вблизи города оказалась такой незатейливой. Как все банально, оказывается: кровопийца жаждет крови… Он позволил скуке и разочарованию отразиться в своем голосе, когда задал следующий вопрос:
— Ты ведь выпил душу одного из солдат на берегу. Тебе что, мало?
Льюис кивнул. Полное безразличие к проблемам морального порядка, выказываемое Эдриком, как бы ставило их двоих на одну плоскость, позволяло говорить на одном языке. Если бы тот же самый вопрос был задан иным тоном, Льюис не стал бы отвечать. Но Эдрик не выказывал ни одобрения, ни осуждения. Как будто бы они говорили о приготовлении салата или резьбе по дереву. Голые факты, без всяких оценок «хорошо-плохо»… Льюис сказал:
— Да. Мало. Я потратился на колдуна, а потом — на последнее заклятье. Тот человек компенсировал кое-какие затраты. Но не все. Кроме того, очень много сил ушло еще в городе. И потом, когда мы ехали. Эта вонючая кошка меня сильно изуродовала. — С болезненной гримасой он коснулся левой ключицы.
«Вот почему он так быстро поправился, — подумал Эдрик. — Воспользовался своим «запасом»… Ну конечно».
Вслух он ничего не сказал.
— Не ходи за мной, — повторил Льюис. И ушел.
Когда он скрылся из виду, Эдрик, вздохнув, побросал продукты обратно в сумку. Однообразная еда надоела, а в пище, как в средстве для поддержания жизненных сил, он не слишком-то нуждался. При Льюисе он ел, чтобы спутник не заподозрил неладное, но сейчас, когда тот ушел — для чего изображать человека?..
Вместо заботы о собственном желудке Эдрик позаботился о лошадях. Нашел для них подходящую полянку. Вычистил Светляка. Уже после того, как зашло солнце, вернулся к месту стоянки. Сел спиной к дереву. Стал ждать.
Он мог бы войти в состояние, когда пропадают все мысли, когда ничего не ждешь и не хочешь, когда ты просто есть и есть мир, и нет никаких преград между тобой и миром, когда ты и мир — одно. Это было хорошее, очень ценное — с точки зрения Эдрика — состояние: ведь, если бы он не знал его, то, наверное, сошел бы с ума от скуки за те годы, что провел у Фремберга в плену. Но это состояние, признаться, за последние годы ему немножко надоело. Теперь ему все чаще хотелось думать, беспокоиться, суетиться — иными словами, жить. Поэтому он отпустил свои мысли, позволил им бессвязно скользить по поверхности разума, наслаждаясь самим процессом скольжения и не придавая ему решительно никакого значения…
Ему, получившему весьма специфическое воспитание в Школе Железного Листа, предаться подобным мысленным блужданиям было в чем-то даже сложнее, чем обычному человеку — совершенно изгнать из разума всякие мысли.
Но он справился с этой задачей, восприняв ее как нечто среднее между полезным упражнением и увлекательной игрой. Ему вспомнилась Вельнис. Они так и не стали любовниками. Даже не попрощались. Жаль. За день до того, как он воспользовался книгой и чуть не погиб, Вельнис обещала познакомить его с юной княжной, которой она служила. Кажется, девочка посматривала на него, как на своего потенциального жениха… Эдрик усмехнулся. А это могло бы стать забавным. Но не станет. Ничего, еще найдет себе мужа… Как только пришла эта мысль, следом за ней явилась и другая: Эдрик вдруг понял, что не может представить себе Вельнис замужем за другим человеком. Что-то не сходилось. Она как будто была специально… предназначена для него. Подходила так, как подходит телу одежда, сшитая на заказ. Как ключ — к замку. Странно, что он не замечал этого раньше. Эдрик ощутил беспокойство. Он не ревновал Вельнис, не переживал из-за того, что она, выйдя замуж за другого, будет несчастлива — дело было совсем в другом… Она была загадкой. В городе он лишь слегка выделял ее от других людей, почти не обращал на нее внимания, его любопытство оставалось поверхностным. Сейчас, на расстоянии, он увидел вдруг, насколько они друг другу подходили. Сделанное открытие привело Эдрика в легкую растерянность. Это нельзя назвать любовью или судьбой… но что это? И почему так? Как будто бы он нашел половинку себя. Но разве это не иллюзия, не самообман?.. Он не знал. Если и иллюзия, то настолько искусная, что он не мог увидеть ее природу. А если это не ложь — что тогда? Тогда иллюзия — его нынешнее восприятие мира; иллюзорна вся философия Школы, от начала и до конца. Он вдруг понял: это вызов, настоящий вызов! В груди поднялась волна радости: он чувствовал себя так, как если бы ему предложил вступить в поединок равный ему мастер меча. С тех пор, как он постиг Душу Меча, все его бои с другими людьми стали так смертельно скучны и бесцельны… Вельнис не могла сравниться с ним во владении оружием, но на каком-то глубинном уровне бытия она сумела зацепить его — и он, совершенный, неуязвимый воитель, радовался этому, как ребенок. Ах, если бы только хоть кто-нибудь из солдат Хаздора сумел бы сегодня днем задеть его своим оружием, хотя бы сумел отбить один-единственный удар! Тогда Эдрик был бы счастлив совершенно…
Он вернется в Рендекс, решено. Девочка слишком заинтересовала его, чтобы он мог так просто все бросить. На карту поставлены все вошедшие в его плоть и кровь истины Школы, вся его жизнь — тем лучше! Он или разгадает Вельнис, или изменится сам. Страха потерять себя в нем не было. Только восторг перед предстоящей битвой. Что с того, если они станут сражаться не клинками, а чувствами?..