Вы смотрели фильм «Желтая земля»?[28] В Японии я познакомился с одной женщиной, она посоветовала: посмотри, очень хорошее кино. Я взял кассету в прокате, чтобы вместе посмотреть. Она тоже сюда на заработки приехала, с Тайваня. Очень хорошая женщина. Душевная.
Но когда я стал смотреть, у меня аж дыхание перехватило. Места себе найти не мог. Там хоть все в 1937 году происходит, но места, где снимали фильм, и жизнь, которая в нем показана, — это один в один наша деревня. Истории уже больше шестидесяти лет, но вокруг дома, где я родился, все такая же нищета. От этого стало так тошно на душе.
Пейзаж в фильме суровый. Песочного цвета горная гряда, высохшая так, что ни травинки не видно. Только у нас в деревне горы круче, с острыми верхушками.
Только у нас в деревне горы круче, с острыми верхушками. По голым горным склонам тянутся бесконечные узкие тропки, по которым вереницей бредут люди и ослы. Моя семья ютилась в выдолбленной в скале пещере, так что хибары в фильме смотрелись куда богаче нашего жилья. И я мечтал пожить — хоть один денек — в доме из бумаги и дерева, в доме, построенном человеческими руками.
Мы с младшей сестрой занимались тем же, чем главная героиня фильма, — ходили на реку за три километра, носили воду. Чего это стоило, когда наступала настоящая зима, — не передать словами. Сколько раз на гребне горы сильные порывы ветра валили нас с ног и опрокидывали вместе с полными ведрами! На морозе страшно мерзли руки и ноги, распухали пальцы.
— Ну и местечко! И угораздило их там родиться! Я бы на их месте сразу загнулась.
Услышав, что подружка что-то бормочет, я нажал на «стоп». Она обиделась и, забрав у меня пультик, снова включила видео.
— Ты чего выключил-то? — Я не ответил. Что тут скажешь? Думаю, поглядев на меня, подруга поняла, в какой бедности я жил. — Эх ты, деревенщина! — проговорила она с усмешкой.
Я молчал, опустив голову. С тех пор мне нравятся только голливудские фильмы. Они такие легкие, веселые.
Надо мной всю жизнь насмехались. В деревне мы были беднее всех, жили в пещере, поэтому односельчане смотрели на нас сверху вниз. А некоторые распускали слухи, что отца проклял бог нищеты. Даже когда его приглашали на свадьбу или какой-нибудь праздник, ему доставалось самое последнее место.
Мой отец — хакка.[29] В детстве они с отцом — моим дедом — перебрались из уезда Хуэйань в провинции Фуцзянь в провинцию Сычуань и поселились в маленькой деревушке в каком-то углу. Там всеми делами заправляли ханьцы, из хакка не было ни одного человека. Строить дом отцу и деду не разрешили. Так они стали жить в пещере.
Мой дед был гадальщиком, предсказывал судьбу. Поначалу вроде на новом месте дело пошло, но скоро на него стали смотреть косо — что это за предсказания?! Одни несчастья. В конце концов дед остался без дела, и наша семья скатилась в полную нищету. Дед бросил гадание — отказывал даже тем, кто просил, — и замолчал. Даже дома не говорил. Потому что стоило ему открыть рот, все вокруг напрягались: сейчас опять напророчит какую-нибудь беду. Деда за это ненавидели. Вот он и решил вообще ничего не говорить.
Потом дед почти перестал двигаться. У него отросли волосы и борода, он сидел на одном месте, напоминая вашу даруму.[30] Притулился в самом темном углу нашей пещеры, и все так привыкли к этому, что перестали обращать на него внимание. В обед мама ставила перед ним миску с едой. Ее содержимое скоро исчезало, и мы понимали: значит, дед еще жив. Когда он умер, мы даже не сразу заметили.
Как-то раз никого не было дома, и дед вдруг окликнул меня. Я тогда учился в начальной школе. Живя рядом с ним, я почти не слышал его голоса, поэтому страшно удивился. Дед сидел в своем темном углу и смотрел на меня.
— У нас в доме убийца, — проговорил он.
— Дед! Ты что говоришь? Ты про кого?
Но сколько я ни спрашивал, дед больше не проронил ни слова. Я тогда много о себе воображал — взрослые захвалили, поэтому бормотанию полумертвого старика не поверил и быстро обо всем забыл.
День за днем наша семья гнула спину на поле, которое мы разбили на горе на полпути к вершине. Нашим помощником был один-единственный тощий буйвол. Еще у нас жили две козы, за ними ходил мой старший брат Гэньдэ, второй сын в семье. Мы выращивали разные зерновые. Родители и старшие братья вставали с восходом солнца и пропадали в поле дотемна. Буквально чернели от работы. И все равно поле не могло прокормить всю семью.
А когда наступала засуха, — а такое случалось часто, — мы месяцами ходили голодные. Тогда я мечтал только об одном: вырасти поскорее и наесться до отвала риса. Пусть даже у меня случится заворот кишок и я умру.
Вот такая была жизнь. Поэтому, сколько себя помню, я все время думал: вот повзрослею и сделаю отсюда ноги, поеду работать в какой-нибудь большой город — ведь мне еще не приходилось видеть городскую жизнь. Хозяйство, как я считал, перейдет по наследству к старшему сыну Аньцзи; старшую сестру — Мэйхуа — в пятнадцать лет выдали замуж в соседнюю деревню. Было ясно, что с поля и нескольких коз нам (я имел в виду себя, брата Гэньдэ и младшую сестру Мэйкунь) не прокормиться.