Тот, кого Кадзуэ приняла за Кидзиму, держал аккуратно сложенное шерстяное пальто и при появлении судьи неуклюже поднялся на ноги.
Тот, кого Кадзуэ приняла за Кидзиму, держал аккуратно сложенное шерстяное пальто и при появлении судьи неуклюже поднялся на ноги. Все сели, а он продолжал стоять, тупо глядя в пространство. Толстяк схватил его за руку и заставил опуститься на место. Острые плечи и мышцы на груди, обтянутые простым черным свитером, подчеркивали ладное сложение парня. В нем смешались детские и юношеские черты, он напоминал набиравшее рост молодое деревце. В его лице соединялось и мужское, и женское, это сочетание делало парня необыкновенно привлекательным. Темные брови выгнулись правильной дугой, будто нарисованные рукой художника. Нет, можно было сказать с уверенностью: это не Кидзима.
— Какой же это Кидзима? Это не он.
— Он! Я тебе говорю — он! — шепнула мне в ухо Мицуру, когда в зале воцарилась тишина.
— Не может он так молодо выглядеть. Кроме того, у Кидзимы физиономия неприятная.
— Да я не про этого! Я про толстого!
Я в изумлении приподнялась со стула. Во втором типе было не меньше центнера. Впрочем, если убрать лишний жир с лица, определенное сходство с Такаси уловить можно. Суд начался, но я все присматривалась к странной паре и никак не могла сосредоточиться. К тому же судья зациклился на выяснении обстоятельств жизни Чжана, и зрители умирали со скуки.
— Я очень хорошо учился в школе. Был умный от рождения.
Как у него хватает стыда сидеть на виду у всех и хвастаться своим умом? Ведь эта скотина отправила на тот свет Юрико! Невероятно! С трудом подавляя зевоту, я думала о Кидзиме у меня за спиной. Как он стал таким уродом? Захотелось позвонить Кидзиме-сэнсэю и рассказать, в кого превратился его сынок, с которым он не желает знаться. Ага! Надо его щелкнуть фотиком и послать карточку папаше.
Заседание окончилось, Чжана увели, Мицуру, опустив плечи, тихонько вздохнула:
— Знаешь, как тяжело на все это смотреть. Я сразу вспомнила, как меня судили. Будто меня раздели и выставили напоказ. Такого со мной никогда не было. Я слушала, как допрашивали подсудимого, и словно оказалась на его месте. Историю моей жизни выставили на всеобщее обозрение. Я слушала, и казалось, что говорят совсем не обо мне, а о ком-то другом. Странное чувство. Поняв, что во время обряда посвящения у нас умирают люди, я боялась протянуть им руку в их последние минуты. Я думала, у них такая карма и изменить ее невозможно. Но когда пришел мой час, меня охватила такая дрожь, что я даже встать не могла. Как я, врач, чье призвание — спасать человеческие жизни, оказалась такой жестокой? Я ничего не могла понять, а суд тем временем продолжался. Единственной поддержкой мне была мать, которая привела на суд несколько человек из нашей организации. Мы обменялись с ней быстрыми взглядами, и в ее глазах я прочитала: «Держись! Ты все делала правильно».
— То есть ты не раскаивалась?
— Не в этом дело. Я хочу сказать, все было будто не наяву. Будто разыгрывался какой-то спектакль.
Я подняла руку, чтобы остановить поток эмоций, которые выплескивала на меня Мицуру. Я боялась, что Такаси Кидзима уйдет, хотя мне нужен был не он, а пришедший с ним парень. Я должна с ним поговорить. Кто он? С чего вдруг явился в суд вместе с Такаси? Редко встречаются такие красавчики. Неужели он сын Такаси? А если нет, то кто? Я буквально сгорала от любопытства. Если сын, то акции Такаси Кидзимы в моих глазах резко поднимались, хотя он был мне противен и превратился в такого урода. И хотя Мицуру явно хотела еще что-то сказать, я ее оборвала:
— Ну что, организуем встречу однокашников?
— Это как?
Зал заседаний опустел, и голос Мицуру отозвался в опустевшем помещении громким эхом. Я не могла поверить! Такаси Кидзима поднялся и направился к нам. На нем был яркий свитер и джинсы — видно, хотелось выглядеть помоложе. Под мышкой у него торчала фирменная борсетка, с которой он походил на отставшего от жизни якудзу.
Внутри наверняка туго набитый бумажник, мобильник, какие-нибудь пафосные визитные карточки и прочая дребедень. К моему разочарованию, его молодой спутник никакого интереса к нам не проявил. Он так и сидел на своем стуле, глядя прямо перед собой.
— Ба!.. Никак Мицуру?
Голос у Кидзимы был густой и гундосый, под стать разжиревшему телу, и выдавал пристрастие к сигаретам, выпивке и ночным похождениям. О нездоровом образе жизни говорил и сероватый оттенок кожи на лице. Вся в крупных порах, она лоснилась от жира. Я представила, как провожу по ней пальцем, и чуть не вскрикнула. Но Мицуру приветливо улыбнулась Кидзиме:
— Кидзима, это ты? Сколько же лет прошло?
— Я знаю, в какую передрягу ты попала. Сочувствую. Прочитал в газетах и не мог поверить. Хотя теперь все это в прошлом. Так ведь?
И он со знающим видом широким жестом повел рукой туда, где стояло кресло председателя суда. У Кидзимы не только фигура, но и манера разговаривать была обтекаемо-мягкая, женоподобная. Мицуру нахмурилась.
— Я хочу извиниться. Мне очень стыдно перед всеми, кто учился в системе Q., за то, что я сделала. Но теперь все в прошлом.