В цветнике, устроившись на корточках, возилась женщина в очках. Отгоняя рукой комаров, она ловкими, натренированными движениями сгребала сухие листья. Садовница, что ли?
— Мам!
Женщина обернулась. Я с любопытством взглянула на нее. Очки в серебряной оправе, короткие жесткие черные волосы, как у Кадзуэ, двумя острыми клинышками спускались на щеки. Узкое лицо, черты правильнее, чем у дочери.
— Твоя подружка? — улыбнулась она. Брови ее взлетели над очками, заиграли желваки. Она мне напомнила какую-то рыбу. У представительницы класса голосеменных мать — рыба? Интересно, а отец тогда кто? Любопытство разбирало меня, и я решила побыть у них, пока не придет отец. — Ну, будь как дома.
— Спасибо.
Уделив мне внимание, она с тем же выражением на лице повернулась к своим горшкам. Прием был не очень радушный. Может, она потому насупилась, что я вроде как на ужин претендую? А может, никакого дня рождения и нет? Вдруг Кадзуэ соврала? Я уже собралась было задать этот вопрос, но Кадзуэ подтолкнула меня в спину через порог:
— Заходи! — Ее по-ребячьи грубые манеры действовали мне на нервы.
Кроме того, я терпеть не могу, когда меня трогают. — Ну что? Пойдем в мою комнату?
— Как хочешь.
В доме было темно, свет нигде не горел; ужином и не пахло. Гробовая тишина, не слышно ни телевизора, ни радио. Привыкнув к полумраку и приглядевшись, я обнаружила, что, несмотря на внушительный вид, внутри дом отделан листами дешевой фанеры. Кругом была безукоризненная чистота: в прихожей, на лестнице — ни пылинки. Я сообразила, в чем дело: тут во всем чувствовалась экономия.
Живя с дедом, я научилась экономить, так что такое узнавала по запаху. Здесь это выглядывало из каждой щели, но в придачу из какого-то угла сочилось что-то непристойное, чем пропитана эта привычка к экономии. Глубоко безнравственным было само стремление сэкономить, попытаться как-то устроиться за счет экономии.
К примеру, ради своего бонсая мой дед экономил на всем, даже воду в туалете спускал только на третий раз. Ругал меня из-за коробки салфеток: мол, зачем покупать, если на улице с рекламой бесплатно раздают? Доходило до того, что, когда приходили из Эн-эйч-кей[12] за деньгами, дед уносил куда-то телевизор. Газет не выписывал и не покупал, а брал у соседа с третьего этажа — с его согласия.
Тот по ночам работал охранником, и, когда приносили утренний выпуск, его еще не было дома. Дед поднимался рано, шел к охраннику, доставал из его почтового ящика газету и прочитывал первым от корки до корки. Покончив с этим делом, обязательно переписывал из раздела объявлений программу телепередач. Затем, аккуратно сложив газету, возвращал ее на место еще до того, как сосед приходил с работы. А перед своей ночной сменой охранник заносил деду вечерний выпуск и спортивную газету. Дед же в благодарность выносил у него мусор, пока тот был на работе.
И хотя дом у Кадзуэ был большой и красивый, а ее отец работал в очень известной фирме, у них, как и в нашей с дедом квартирке, все пропиталось скупостью. Почему? Зачем? Разве не удивительно?
Кадзуэ по скрипучей лестнице стала подниматься на второй этаж. Там было две комнаты. Водной — большой, что над гостиной, — жила Кадзуэ. У стены стояла кровать, посередине — стол для занятий. Вот и вся обстановка. Ни телевизора, ни радио. Все по-спартански, как в общежитии. По комнате разбросана одежда. Кровать не убрана, одеяло комком.
В книжном шкафу кое-как были расставлены учебники, книжки и тетрадки. На пустую полку Кадзуэ сунула мешок со спортивной формой. В доме и в саду такая чистота и порядок, а в этой комнате — полный бардак.
Пока я с любопытством разглядывала открывшуюся картину, Кадзуэ, не обращая на меня внимания, бросила на пол портфель и уселась за стол. Перед ней на стене были развешаны листы с лозунгами и призывами. Я стала зачитывать вслух:
— «Победа зависит от тебя!» «Верь в собственные силы!» «Вперед к намеченной цели! В школу Q.!»
— Это я налепила, когда вступительные экзамены сдала. Чтобы помнить, как поступала.
— «Большая победа!» — В моем голосе прозвучала ирония. Получилось невзначай, но Кадзуэ надула губы:
— Но я же правда много сил на это положила.
— А вот я никаких лозунгов не писала.
— Чудная ты!
— Что же во мне чудного?
— Ты всегда сама по себе, — отрезала Кадзуэ.
Разговаривать больше было не о чем. Мне тут же стало скучно, захотелось скорее домой. Я беспокоилась, как чувствует себя дед после этого звонка о матери, и жалела, что пришла: «Чего я сюда притащилась?»
Я услышала, что по лестнице кто-то крадется. Тихо, как кошка. За дверью послышался голос матери:
— Кадзуэ, детка! Можно тебя на минутку?
Та вышла из комнаты, из коридора донесся шепот. Я прижалась ухом к двери.
Тихо, как кошка. За дверью послышался голос матери:
— Кадзуэ, детка! Можно тебя на минутку?
Та вышла из комнаты, из коридора донесся шепот. Я прижалась ухом к двери.
— Как быть с ужином? Ты же меня не предупредила, а я на нее не рассчитывала.
— Но папа же говорил, что сегодня вернется пораньше и можно привести подругу.
— А-а… Это она у вас лучшая в классе?
— Нет.
— А как она учится?
Голоса совсем стихли, уже ничего не разобрать. Что же получается? Насчет дня рождения все вранье, и Кадзуэ просто хотела показать Мицуру своему отцу? А меня использовала как приманку, чтобы заманить ее к себе. Сама же я никакой ценности для этой семьи не представляла, потому что училась так себе. Совет на тему «Как быть с ужином» окончился, и мамаша удалилась так же бесшумно, точно боялась кого-то разбудить.