Что с дедом? Пока живой, но впал в маразм и почти все время спит. Меня не узнает, показывает пальцем и спрашивает: «А это кто?» — хотя кто, как не я, ухаживала за ним, меняла памперсы. А то вдруг начинает звать мою мать и учить ее уму-разуму: «Сделала уроки? Смотри, не будешь учиться — воровать пойдешь!» Меня так и подмывает сказать ему: «Кто бы говорил! Ведь сам был жуликом», — но позволить себе такое я не могу. Ведь я имею право на его муниципальную квартиру, только пока он жив.
Конечно, я хочу, чтобы мой дед жил долго-долго, скромно и достойно. Что же до вдохновения… Похоже, это слово навсегда стерлось из его памяти. Уход за дедом отнял у меня все силы, и в позапрошлом году я все-таки определила его в дом престарелых «Мисосадзаи». И помог мне с этим делом сын старичка инспектора. Получается, в районе Р. социальное обеспечение в самом деле на высоте.
Дед в самом деле был у нас в округе чем-то вроде палочки-выручалочки, делал самую разную работу. Я активно старалась ему помогать — как могла, не только отвечала на телефонные звонки. Было очень интересно общаться с людьми — такого опыта у меня не было. Когда я жила с родителями, к нам почти никто не приходил. Отец предпочитал общаться с соотечественниками и с семьей их, как правило, не знакомил.
Мать тоже сторонилась соседей, у нее не было ни одной настоящей подруги. Она ни разу не зашла в школу, где я училась, и уж, конечно, не числилась в родительском комитете. Вот такая у нас была семья.
Когда я только поступила в школу и еще не была знакома с Кадзуэ, произошел такой случай. Вернувшись после занятий домой, я обнаружила в тесной прихожей на затоптанном полу три пары женских туфель. Две пары — обыкновенные черные, на низком каблуке, — и остроносые лакированные «лодочки» на шпильке. Их я сразу узнала — такие носила знакомая деда. Та, что по страховой части.
Этой незамужней даме было уже за пятьдесят. Как я слышала, она была особа оборотистая, и дела на работе у нее шли хорошо. Жила в том же муниципальном доме, но на общем фоне выделялась — не боялась ярко наряжаться, ездила на красном велосипеде. «Не иначе привела кого-то к деду. Опять его помощь понадобилась», — подумала я, вбегая в квартиру. Эта дама, обслуживая клиентов, предлагала им и услуги, которые мог оказывать дед. В нашем доме жильцы часто помогали друг другу.
Не снимая школьной формы, я прошла на кухню, вскипятила чайник. Приготовила чай и понесла в гостиную. Она маленькая — всего-то метров семь. Там устроились страховщица и, прижавшись друг к другу, еще две женщины, лет сорока. Напротив восседал дед. Обе гостьи выглядели неплохо, одеты дорого и со вкусом. «Сразу видно, у людей есть профессия», — подумала я. Такие всегда в хороших чулках, с макияжем. Посмотреть приятно. В моем представлении они должны работать в магазинах, где торгуют импортными фирменными вещами, или в ресторанах, расположенных в самых людных местах.
Та, что была в синтетическом платье с танцующими бабочками на желтом фоне — не иначе, от Ханаэ Мори,[3] — скользнула по мне строгим взглядом и продолжала:
— Так вот…
У женщины была злая физиономия с толстым слоем косметики. Ее товарка, в скромном пепельном костюме, хранила мрачное молчание. Я села рядом с дедом, обхватив колени, и стала слушать. Мое появление возражений ни у кого не вызвало.
— За всю жизнь я только два раза удивлялась — когда сталкивалась с благоверными своих любовников. Вот это был номер! Обе еще те клячи — толстые, неуклюжие. Почти старухи. И почему только мужики терпят таких уродин? Стоило мне их увидеть, сразу к мужьям пропадал весь интерес, Напрочь! Даже противно становилось — ну, если уж с такими живут… Я и сказала, что ей тоже на его жену поглядеть надо. Да и я бы посмотрела. Может, опять удивлюсь, по третьему разу.
Видимо, эти две женщины были подругами, и та, что со злым лицом, настойчиво рекомендовала тихоне взглянуть на супругу ее любовника. Приведшая эту парочку страховщица решила ввернуть словечко и обратилась к деду:
— Вот такое дело. Мы с вами всегда могли дать совет в трудную минуту. Что сейчас скажете?
— Да уж, наверное, не мешало бы посмотреть, — многозначительно проговорил дед. — Раз такое дело… жар-то все равно когда-нибудь пройдет. А потом все вернется в свою колею.
Для своего возраста — все-таки я еще училась в школе — я, наверное, была достаточно подкована. Во всяком случае, специфические взрослые разговоры особого впечатления на меня не производили. Я уже наслышалась разных историй, как в сериалах, и с волнением прислушивалась к тому, о чем говорят.
Та, что в костюме, — она все это время сидела, насупившись, — обиженно подняла голову. У нее был прямой красивый нос, милое личико, но несимметричные брови и остановившийся взгляд производили неприятное впечатление.
— Охи, ахи… Такой он, не такой. Не в этом дело. Просто хочу на его жену посмотреть своими глазами. Только и всего.
— Вот-вот.
— Вот-вот. Именно. Как в зоопарке.
В женщинах закипал гнев. У злюки он варился яростно и бурно; у ее подруги, снова опустившей голову, — тихо и мрачно. Ощущая всем нутром пышущую в них злость, я удивлялась, почему взрослые могут не только любить других людей, но и ненавидеть. Совершенно неизвестное мне чувство. Наши дамы не на шутку перепугали деда, это было видно по его лицу. Тем не менее он серьезно кивнул и показал на страховщицу: