— Десятка? Больше нет? — спросила я.
— Да, десять тысяч. Но я должен что-то себе оставить. Завтра до Синдзюку надо как-то добраться.
— От Сибуя до Синдзюку сто пятьдесят иен. Туда-обратно — триста.
Человек покачал головой:
— Еще надо пообедать, сигарет купить. А если я приятеля встречу? Надо что-то иметь, чтобы хоть пиво ему поставить.
— Тысячи хватит.
— Не-ет. Две нужно.
— Хорошо. Согласна за восемь.
Я быстро взяла его под руку — лишь бы не передумал. Сделав изумленное лицо, он стряхнул мою руку.
— Всего восемь тысяч? Не может быть!
Он несколько раз повторил последние слова. Что ж, я и сама не могла поверить. После бомжа, с которого я получила восемь тысяч, во мне словно произошел перелом. Теперь я готова обслуживать кого угодно и где угодно. А деньги? Сначала я считала для себя минимумом тридцатку, но незаметно дошла до того, что любым деньгам рада. Удивление, прозвучавшее в голосе клиента, навело меня на мысль, что я опустилась ниже некуда.
— Что так дешево? Я в первый раз за такие деньги. Все чисто?
— Чисто? Это как понимать?
— Я хочу сказать, ты еще не старая и не какая-нибудь уродина, хотя намазалась, конечно, чересчур.
Чего ж ты так мало берешь? Никак в толк не возьму.
Заметив мелькнувшее в его глазах презрение, я покопалась в сумочке и показала ему служебное удостоверение.
— Я ничего не скрываю. Вот гляди: работаю в крупной компании. Плюс окончила университет Q., значит, голова соображает.
Он отошел к уличному фонарю, чтобы хорошенько рассмотреть документ. Потом удовлетворенно качнул головой и вернул мне.
— Вот это да! Я бы на твоем месте всем эту карточку показывал. Наверняка многие клюнут. Такая знаменитая фирма.
— Теперь буду.
Клиент улыбнулся, показывая белые зубы. Сердце мое заколотилось. У него была такая улыбка… Мне уже давно не доводилось видеть подобного. Люблю нравиться мужчинам, которые выше меня. Люблю момент, когда становится ясно, что я ему уступаю. И жду, что он меня похвалит. Так было с отцом и когда я пришла на работу — все начальники хвалили, и мне это страшно нравилось. Приятно вспомнить!
— Чего ты улыбаешься? Я что-нибудь не так сказала? — пролепетала я, кося под девочку.
— Эге! Ты девчонка что надо. Я думал, цену себе набиваешь, вот и улыбнулся. Но дело-то, оказывается, совсем в другом.
Я не понимала, что он хочет сказать. Должен же кто-нибудь, вроде Ёсидзаки, клюнуть на выпускницу университета Q., сотрудницу первоклассной фирмы. Поэтому я и показала этому парню удостоверение. Куда все-таки он клонит?
— А в чем же? — манерно поинтересовалась я, разглядывая его крепкие мускулистые руки работяги.
— Ладно, проехали, — отмахнулся от меня он, явно собираясь уходить.
— Эй, погоди! Ну где ты хочешь? Можно никуда не ходить. Прямо на улице.
Он махнул мне рукой, и я поспешила за ним. Пусть за восемь тысяч, пусть где ему захочется. Все равно. Я не могла его упустить. Почему? Сама не знаю. Может, пожелала еще раз увидеть его улыбку. Или понять, что означали его слова: «Но дело-то совсем в другом». Дойдя до темного перекрестка, он повернул налево и стал спускаться к станции Синсэн. Ведет меня к себе? — подумала я, шагая за ним в нервном возбуждении. Щеки ласкал мягкий ночной ветерок. Перед станцией мы свернули в тесный переулок и, пройдя метров сто, остановились перед четырехэтажным домом. Дом был старый, в подъезде давно не убирали — на полу валялись старые газеты, пустые банки. Зато станция рядом, да и квартиры, судя по всему, не такие уж и маленькие.
— Неплохое местечко. Ты в какой квартире живешь?
Он приложил палец к губам, чтобы я замолчала, и начал подниматься по лестнице. Лифта не было, на лестнице полно мусора.
— Какой этаж?
— Ко мне нельзя, у меня приятели ночуют, — сказал он шепотом. — Пошли на крышу?
— Пошли. Сегодня тепло.
Ну что ж, опять на свежем воздухе. С одной стороны, приятно, конечно, хотя бывают места не дай бог, как в загаженной уборной. Я поднималась по лестнице, борясь с сомнением. Пролет с четвертого этажа до двери на крышу был завален барахлом, будто кто-то вывалил здесь содержимое ящиков от гардероба. Винные бутылки, аудиокассеты, письма, бумаги разные, фотографии, старые простыни, рваные майки, покетбуки на английском. Мой новый знакомый прокладывал дорогу, распихивая этот хлам ногами. Глаз остановился на отлетевшей в сторону фотографии — на ней был молодой европеец в окружении японских парней и девчонок. У всех улыбки до ушей. Тут же валялись другие фото с этим парнем.
— Это канадец, преподаватель на курсах иностранных языков. Несколько месяцев не платил за квартиру и жил на крыше. Сказал, что ему ничего не нужно, и все выбросил на лестницу.
— И письма, и фотографии? Наш ни за что не выбросит ни письмо от другого человека, ни свою фотографию.
Я услышала как он засмеялся в полумраке:
— Но если тебе не нужно, что с этим добром делать? Только выбросить.
Я услышала как он засмеялся в полумраке:
— Но если тебе не нужно, что с этим добром делать? Только выбросить.
Как так же избавиться от прошлого? — подумала я и, следуя примеру своего спутника, наступила на валявшуюся на полу открытку. На ней было что-то написано по-английски кривым почерком и изображен пейзаж, похожий на гавайский. Выброшенные, растоптанные, забытые эмоции — дружба, любовь… Никому не нужный хлам.