— Я пока не решила.
— Тогда я попрошу Масами поискать варианты. Ну же, Юрико, соглашайся.
Мурлыкающий голос Джонсона говорил: рыбка попалась. Довольная, я прилегла на диван и вдруг почувствовала чей-то взгляд. Подняла глаза и увидела Урсулу. Она мне подмигнула. О чем я говорила с Джонсоном, она понять не могла — языка не знала, но по моему тону инстинктивно о чем-то догадалась. Я кивнула и улыбнулась. Я — как ты. Тоже теперь буду жить за счет мужика. С легкой улыбкой на лице Урсула проворно ретировалась в спальню.
С этого дня вода из крана капать перестала. Наверное, Урсула стала туже его закручивать. Когда отца не было дома, она летала как на крыльях. Не верилось, что она когда-то отдыхает.
Я выдвинула ящик шкафа, где лежала стопка рождественских открыток от отца. Сверху — та, что он прислал в прошлом году. На открытке была фотография всего семейства, сделанная на свадьбе Анри, который наконец решил жениться на своей подружке. Отец с Урсулой и их трое детей. Все мальчишки. Карл с Ивонной, Анри с женой и две их девчонки. Младшей сестры Анри на снимке не было — уехала в Англию. Я пригляделась к Карлу, моему первому мужчине. После того как я уехала из Берна, мы с ним ни разу не виделись. Он растолстел, роскошные темные волосы совсем поседели. Шестьдесят шесть лет. Неужели я когда-то спала с этим стариком?
Накануне моего отъезда, ближе к вечеру Карл тайком заглянул к нам, вычислив, что отец будет на фабрике. В комнате, заваленной плюшевыми медведями и куклами, он наградил меня долгим поцелуем.
— Юрико! Неужели мы больше не увидимся? Может, останешься? Ради меня?
В глазах Карла я увидела желание. И покой. Не иначе мой отъезд и смерть матери избавили его и от вины, и от раскаяния.
— Мне тоже не хочется уезжать, но ничего не поделаешь.
— Ну тогда давай еще разок, а? Прямо здесь. — Карл начал расстегивать ремень на джинсах.
— Урсула же дома!
— Ничего! Она не услышит.
Карл смел на пол плюшевых зверюшек и повалил меня на узкую кровать. Я не могла пошевелиться под его тяжестью.
И тут послышался стук в дверь и голос:
— Это я — Урсула.
Карл вскочил, судорожно поправляя одежду. Не дожидаясь, пока он приведет себя в порядок, я распахнула дверь. Урсула понимающе улыбнулась. Приглаживая растрепавшуюся шевелюру, Карл отсутствующим взглядом смотрел в окно, всем своим видом показывая, что ничего не было. Через дорогу располагалась его обувная фабрика.
— Чего тебе, Урсула?
— Юрико, если ты какие-то игрушки оставишь, можно забрать?
— Бери что хочешь. Дарю.
— Спасибо!
Урсула подобрала валявшихся на полу коалу и медвежонка и подозрительно взглянула на Карла.
— А вы как здесь, босс?
— Вот зашел попрощаться с Юрико.
— Понятно. — Урсула подмигнула мне. Мы с ней стали сообщницами.
Когда она вышла, Карл смиренно извлек из заднего кармана джинсов конверт. Открыв его, я увидела свои фотографии голышом и немного денег.
— Здорово получилось, правда? Возьми на память. И деньги… на прощание.
— Спасибо, Карл. А где у тебя эти фотки?
— На фабрике. Я их наклеил под крышку стола, — серьезно ответил он. — Вот накоплю денег и приеду в Японию.
Но Карл так и не приехал. Я его почти не вспоминаю. Первый мужчина, он же первый клиент.
А фотографии я сохранила. Те самые, что сделал Карл, когда мы ездили на дачу его приятеля. Видно, как мне холодно, я лежу на простынях в позе «Обнаженной Махи» и смотрю в объектив. Белоснежная кожа, открытый широкий лоб, пухлые губы. В распахнутых глазах — то, чего у меня больше нет: страх перед мужчиной и непреодолимое желание. Тревожный вопрос: почему я? А сейчас нет ни страха, ни желания, ни тревоги.
Я сижу перед зеркалом, навожу красоту. Передо мной лицо стареющей женщины. Процесс пошел быстрее после тридцати пяти. Морщины вокруг глаз и опустившиеся уголки рта нельзя скрыть никакой косметикой, фигура округлилась, стала плотнее, я все больше похожу на бабушку, отцову мать. С возрастом европейская кровь берет свое.
Сначала я была моделью, затем долго работала в клубе, где в хостесс брали только красивых иностранок. Считалась девушкой высокого класса. Оттуда перекочевала в дорогой клуб, не для простых людей. Однако с годами стала сомневаться, надевать платье с глубоким вырезом или нет.
С этого момента начался путь вниз, в разряд подешевле. Пришлось перебраться в заведение специализированного профиля, где клиенты предпочитают «замужних» и зрелых дамочек. Дальше — больше: сейчас у меня забота, как бы себя продать, пусть задешево. И не только потому, что перестало хватать денег. Я уже говорила, в чем вижу смысл существования: в том, чтобы притягивать мужской пол. Так что моральное падение — не мой случай; мне все больше хотелось добраться до сути: зачем я живу? Глядя на себя в зеркало, я жирно подвела черным карандашом глаза. Без этого уже не обойтись. Чтобы продать мой товар, нужно яркое лицо.
4
Сестра сказала, что вечером перезвонит. Надо выскочить из дома поскорее, чтобы не застала. Не желаю слышать ее унылый голос: «Юрико! Чем ты занимаешься?»
А она-то чем занимается? Скачет с одной работы на другую — одна дурнее другой, все ищет какой-то идеал, будто он существует. Хотя, может, и есть. Проституция — чем не идеал? Я посмотрела в зеркало и хмыкнула. Предлагаю попробовать, кто хочет. Занятие очень замечательное, если бы не одно «но» — высасывает все соки. Вы способны на такое? Я проститутка с пятнадцати лет. Я не могу без мужиков, но они же и мои главные враги. Они меня разрушили. Я женщина, которая сама уничтожила в себе женщину. А моя старшая сестра, когда ей было пятнадцать, зубрила в школе уроки и больше ничего.