— А мой будущий сын? Что будет с ним? — продолжала спрашивать я, пытаясь хоть что-то прочесть по лицу матери.
— Ты и сама прекрасно чувствуешь, что он здоров, — улыбалась мать. — Всем, кто видел, как этот малыш брыкается у тебя в животе, сразу становилось ясно, какой он сильный. Тебе совершенно нечего бояться.
— И все-таки что-то меня пугает, — признавалась я. — Мне кажется, ты, мама, явно что-то скрываешь! Неужели о судьбе моего принца, моего маленького Эдуарда?
Некоторое время мать молча глядела на меня, потом вдруг решила проявить честность.
— Я так и не сумела увидеть, как он становится королем. И по картам гадала, и по дыму, и на отражение луны в воде, даже пыталась что-то уловить в магическом кристалле. Клянусь, я все перепробовала из того, что дозволяет Господь, да еще в таком святом месте, как аббатство. И повторяю, королем я его не вижу!
Я громко рассмеялась.
И повторяю, королем я его не вижу!
Я громко рассмеялась.
— И только-то? Боже мой, мама! Да я даже его отца не вижу на троне, хотя он был коронован и помазан! Я и себя больше королевой не ощущаю, хотя святые отцы и помазали меня святым миром, а в руках я держала символы королевской власти. Сейчас я даже и не надеюсь, что мой сын когда-нибудь станет принцем Уэльским. Пусть он просто родится здоровым и сильным, вырастет настоящим мужчиной — даже это будет для меня счастьем. Мне не нужно, чтобы он становился королем Англии. Я хочу лишь быть уверенной, что все мы переживем это испытание.
— О, точно переживете! — воскликнула мать. — Это все ничего, девочка моя. И я твердо рассчитываю дождаться, как мы вновь поднимаемся после нынешнего падения.
Мать взмахнула рукой, одним жестом как бы убирая прочь и тесные комнаты, и складные кроватки девочек, стоявшие в углу, и соломенные тюфяки служанок, сложенные на полу, — всю убогую нищету нашего жилища. Словно по волшебству, исчезли и промозглый холод, постоянно ползущий из подвала, и сырые каменные стены, и дымящий очаг. Еще ярче засияло для меня беспримерное мужество моих детей, которые старались забыть, что совсем недавно жили не в монастырском подвале, а в королевском дворце.
— Но разве это возможно? — удивилась я, не веря материнским пророчествам.
Мать наклонилась ко мне и, почти прижавшись к моему уху губами, прошептала:
— Безусловно. Ведь муж твой во Фландрии не виноградники выращивает, не занимается виноделием, не чешет овечью шерсть и не учится прясть! Он занят тем, чем должен: готовит армию в поход, заводит союзников, собирает деньги и планирует в ближайшем будущем вторгнуться на территорию Англии. Ведь лондонские купцы не единственные в стране, кто предпочитает Йорков Ланкастерам. И не забудь, дорогая: Эдуард ни разу не проиграл ни одной битвы. Неужели ты об этом не помнишь?
Я неуверенно кивнула. Даже если мой муж и потерпел временное поражение, даже если и был вынужден отправиться в ссылку, все равно он ни разу в жизни не проиграл ни одного сражения!
— Так вот, — продолжила моя мать, — когда твой муж выступит против армий Генриха — даже если одной армией будет командовать Маргарита Анжуйская, а другой сам Уорик, — победителями непременно будут Йорки. Разве ты сама думаешь иначе?
Разве так подобает рожать королеве? За шесть недель до родов она должна полностью удалиться от дел и от всего света и затвориться в своих покоях после пышной церемонии с торжественным закрыванием ставень и освящением ее спальной.
— Чушь! — заявила моя мать. — По-моему, ты скрылась даже от самого дневного света, разве нет? А удалиться от дел… Пожалуй, еще ни одной королеве не удавалось так удалиться, как тебе! Ну скажи, кто из королев перед родами затворялся в святой обители?
И все равно, разве так подобает рожать королеве? Обычно вокруг меня суетились по крайней мере три повитухи, две кормилицы, целая толпа служанок, готовых качать колыбельку, благородные дамы, претендующие на роль крестной, а также всевозможные няньки и воспитатели, а за дверями выстраивались послы с дорогими подарками. Ко мне, правда, прислали леди Скроуп, чтобы она убедилась: у меня в убежище есть все необходимое, — и я сочла это весьма милостивым жестом со стороны графа Уорика. Но рожать мне пришлось, не имея рядом ни моих фрейлин, ни мужа, с нетерпением ожидающего этого события, и ни один из послов не стоял за дверями. Помочь мне было почти некому: крестными отцами моего новорожденного сына стали настоятель Вестминстерского аббатства и его приор, а крестной матерью — леди Скроуп; только они и оставались со мной. Это были хорошие, добрые люди, которые вместе с нами невольно угодили в ловушку, однако среди них не было ни знатных лордов, ни иностранных правителей, которых обычно выбирают в качестве крестных для наследников королевского трона.
Я нарекла мальчика Эдуардом, как и хотел муж, как и предсказала та серебряная ложечка, выловленная мной из реки. Маргарита Анжуйская, оккупационная армия которой застряла в порту из-за штормов, прислала письмо, в котором просила меня назвать сына Джоном. Ей явно не хотелось, чтобы в Англии появился еще один принц Эдуард, тезка и возможный соперник ее отпрыска. Но я не обратила на желание Маргариты ни малейшего внимания, словно она была никем. Да и с какой стати мне было учитывать предпочтения Маргариты Анжуйской? Мой муж дал своему наследнику имя Эдуард, и на серебряной ложечке, явившейся мне из реки, тоже было это имя. Так что мой сын — Эдуард; Эдуардом, принцем Уэльским, и останется, даже если моя мать права и ему никогда не бывать королем Эдуардом V.