— Что тебе угодно? — холодно спросила я.
Судя по всему, Шор полагала, что я и здесь держу конюшего и дюжину слуг, которым, собственно, и надлежит отворять двери.
— Ваша милость!
— Да-да, приветствую тебя, Шор. Что тебе от меня нужно?
Она вдруг исчезла — так низко склонилась передо мной в реверансе, что в окошечко ее не стало видно, — и я вдруг на мгновение почувствовала всю комичность ситуации. Впрочем, вскоре Элизабет выпрямилась, и ее лицо, точно бледная луна, вновь появилась в поле моего зрения.
— Я пришла к вам с подарками, ваша милость, — довольно громко сообщила она и, понизив голос, прибавила: — И с новостями. Пожалуйста, впустите меня, ради нашего короля.
Бешеный гнев так и вспыхнул в моей душе: да как она смеет упоминать о нем! Впрочем, сочла я, Шор, видимо, все еще считает, что находится у него на службе и я для нее по-прежнему его жена. Я отодвинула засов и, как только Шор метнулась внутрь, точно перепуганная кошка, сразу же снова его задвинула.
— Как? — ровным голосом произнесла я. — Как ты посмела явиться сюда? Непрошеная.
Элизабет не сделала дальше ни шагу, так и осталась на холодном приступке у самой двери, поставив на пол корзину, которую, точно кухарка, принесла с собой. Я сразу заметила выглядывавший из корзины копченый окорок и жареную курицу.
— Меня прислал сэр Уильям Гастингс. Он просил передать вам привет и заверения в своей вечной преданности, — поспешно выпалила Шор.
— О, да ты никак уже успела и покровителя переменить? Ты, значит, теперь уже шлюха Гастингса?
Элизабет посмотрела мне прямо в лицо, и мне пришлось взять себя в руки, поскольку меня потрясла ее гордая красота. Сероглазая и светловолосая, она очень напоминала меня прежнюю — ту, двадцатилетней давности, Елизавету Вудвилл. А еще она чем-то походила на мою дочь Елизавету Йоркскую: такая же холодная английская красавица, настоящая роза Англии. За одно это я могла возненавидеть Шор, но вдруг поняла, что никакой ненависти к ней не испытываю. Мне пришла в голову мысль, что двадцать лет назад — если б Эдуард оказался женат — и я предпочла бы стать его шлюхой, лишь бы встречаться с ним.
Мой сын Томас Грей, выйдя из темного угла у меня за спиной, учтиво поклонился Шор, как благородной даме, и та мельком улыбнулась ему — казалось, встретились старые добрые друзья, которым слова не нужны.
— Да, теперь я шлюха сэра Уильяма, — смиренно подтвердила Елизавета.
— Да, теперь я шлюха сэра Уильяма, — смиренно подтвердила Елизавета. — Покойный король отослал моего мужа за границу и аннулировал наш брак. А моя семья отказалась принять меня обратно. И теперь, когда король умер, я осталась без средств и без защиты. Сэр Уильям Гастингс предложил мне хлеб и кров, и я рада была обрести убежище в его доме.
Я кивнула.
— И что дальше?
— Он попросил меня стать его посланницей. Сам он к вам явиться не может — опасается шпионов герцога Ричарда. Но он просил непременно передать вам, чтобы вы не теряли надежды; он уверен, что все кончится хорошо.
— Но почему я должна тебе доверять?
Томас не выдержал и шагнул вперед.
— Выслушай ее, матушка, умоляю тебя, — вмешался он. — Элизабет действительно любила твоего мужа, и дама она в высшей степени достойная. Она бы никогда не пришла к тебе с вероломными советами.
— Ступай к себе, — резким тоном велела я сыну. — Я сама поговорю с этой женщиной. — Я повернулась к Шор. — Твой новый покровитель стал моим врагом в тот же миг, когда впервые меня увидел. И я не понимаю, с какой стати нам теперь начинать дружить. Это ведь благодаря его усилиям мы получили в протекторы герцога Глостера, и я полагаю, Гастингс по-прежнему его поддерживает.
— Он думал тогда, что защищает интересы юного короля, — сказала Шор довольно спокойно. — Он беспокоится только о безопасности мальчика. Гастингс очень надеется, что вы это поймете. И знайте: он уверен, что все будет хорошо.
Меня впечатлило это известие, хоть я и выслушала его из уст столь неожиданной посланницы. Значит, Гастингс остался верен моему покойному мужу, как был ему верен и при жизни. Если он считает, что все будет хорошо, если так убежден в безопасности моего сына, то, пожалуй, положение действительно еще может выправиться.
— Откуда же такая уверенность? — все же спросила я.
Шор подошла чуть ближе и прошептала:
— Юного короля разместили во дворце епископа. Поблизости от вас. Но Совет постановил, что его все же следует переселить в королевские покои Тауэра и начать подготовку к коронации. И тогда он сразу займет свое законное место на троне и станет новым королем Англии.
— Герцог Ричард намерен его короновать?
Шор кивнула.
— Да. Сейчас убирают королевские покои, шьют одежды для коронации. И в аббатстве готовятся к его помазанию. Уже заказали живые картины, выделили деньги на праздник в честь коронации и разослали приглашения. Даже и заседание парламента назначено. Подготовка идет вовсю… — Шор умолкла, явно колеблясь. — Хотя, конечно, несколько поспешная. Кто бы мог подумать…
Голос ее сорвался, и она совсем умолкла, хотя явно дала себе зарок, что не станет показывать передо мной свое горе. Разве это возможно? Разве может любовница короля плакать перед королевой, его вдовой, горюя о его преждевременной кончине? Так что больше она не проронила ни слова, но непрошеные слезы все же выступили у нее на глазах, и она сморгнула их. Я тоже молчала, и у меня слезы застилали глаза. Я отвернулась от Шор. Все-таки я не из тех женщин, которые зависимы от собственной сентиментальности. Эта Шор была шлюхой Эдуарда, а я — его королевой! Но Господь свидетель, как сильно мы обе тосковали по нему. Мы делили постигшее нас горе, как когда-то делили радость общения с ним.