Так, может, именно герцог Бекингем и убил мальчиков? Может, это и есть та правда, что кроется за распускаемыми слухами о гибели принцев? Ведь если моих сыновей больше нет, Бекингем становится на две ступени ближе к короне. А что, если это леди Маргарита приказала погубить детей, желая расчистить путь к власти для своего сына Генриха Тюдора? Они оба — и Тюдор, и Бекингем — в случае смерти принцев получили бы немало преимуществ. Оба значительно подошли бы к трону. Вопрос: могла ли леди Маргарита приказать убить моих сыновей, одновременно заверяя меня в дружбе и верности? Могла ли эта святоша чем-то подкупить собственную душу и сотворить такое? И могли Бекингем уничтожить своих племянников, ранее поклявшись мне освободить их?
— Ты велел искать их тела повсюду? — очень тихо осведомилась я.
— Конечно, — отозвался Ричард. — Я весь Тауэр вверх дном перевернул. И прежде всего допросил их слуг. Те утверждают, что вечером просто уложили мальчиков спать, а утром детей в спальнях не оказалось.
— Это твои слуги! — взорвалась я. — Они выполняют твои приказы! Мои сыновья умерли, будучи под твоей опекой.
Неужели ты думаешь, я и впрямь поверю, что ты к их гибели непричастен? Неужели решил, что я поверю, будто они просто исчезли?
Ричард кивнул.
— Да, я надеюсь, что ты мне поверишь. Поверишь, что их убили или похитили без распоряжений с моей стороны, без моего согласия и даже без моего ведома, пока я находился далеко от Лондона и готовился к схватке — с твоими же братьями, между прочим, — которая произошла той самой ночью.
— Какой «той самой»? — уточнила я.
— Той самой, что предшествовала началу дождей.
Я вспомнила слова своей дочери о нежном голосе, который пел в ту ночь печальную колыбельную песнь и был так тих, что даже я не смогла его расслышать.
— Ах, в ту самую ночь!..
Ричард помолчал, явно колеблясь, потом поинтересовался:
— Ты веришь, что я неповинен в их смерти?
Я посмотрела ему в лицо. Этого человека очень любил мой муж, который приходился ему родным братом. Этот человек не раз сражался бок о бок с моим мужем, защищая его семью, его сыновей. Этот человек убил моего брата и моего сына. Этот человек вполне мог убить и второго моего сына, моего маленького Эдуарда…
— Нет, — отрезала я. — Не верю. Я не могу доверять тебе. Но я ни в чем до конца не уверена. Это ужасно, что я абсолютно ни в чем не могу быть уверена до конца!
Ричард кивнул, словно принимая мое несправедливое обвинение.
— И со мной то же самое, — как бы невзначай заметил он. — Я тоже ничего толком не знаю и тоже никому не доверяю. Эта война роз уничтожила в нас всякую уверенность, и теперь все мы друг другу не доверяем.
— Итак, что же ты намерен предпринять? — спросила я.
— Я ничего не стану предпринимать и буду молчать. — Голос Ричарда прозвучал устало и невыразительно. — И никто не осмелится даже намекнуть на это, хотя подозревать, наверное, станут все. Но я ничего никому не скажу, и пусть люди думают что хотят. Я не знаю, что случилось с твоими мальчиками, но мне все равно никто никогда не поверит. Если бы они были живы и находились у меня, я бы немедленно продемонстрировал их всем и доказал свою невиновность. Если бы я нашел их тела, я бы тоже всем их показал и возложил вину за их гибель на Бекингема. Но твоих детей у меня нет — ни живых, ни мертвых. И мне нечем себя защитить. Все теперь будут считать, что я убил двоих детей, находившихся под моей опекой, убил хладнокровно и без особых на то причин. Все станут называть меня чудовищем… — Ричард помолчал. — И что бы я отныне ни сделал в жизни, приписываемое мне злодеяние всегда будет отбрасывать на меня уродливую тень. И станет единственным, что люди всегда будут помнить. — Ричард яростно помотал головой. — Но я этого преступления не совершал. И не имею понятия, кто его совершил. Мне неизвестно даже, было ли оно вообще.
Через какое-то время Ричард вдруг задал мне вопрос, который словно только что пришел ему в голову:
— А ты-то что будешь делать?
— Я?
— Ты спряталась в убежище, желая уберечь своих дочерей и будучи уверенной, что принцам грозит с моей стороны страшная опасность, — рассуждал Ричард. — Но теперь, видимо, самое страшное уже случилось. Твои сыновья исчезли. Как же теперь ты поступишь со своими девочками? Теперь вам нет ни малейшего смысла оставаться в убежище — вы больше не королевская семья, и у вас нет наследника, который мог бы претендовать на престол. Теперь ты просто мать, и у тебя нет никого, кроме дочерей.
После этой фразы я вдруг остро почувствовала, что Эдуарда больше нет, и меня пронзила такая боль, что я невольно застонала; эта боль разрывала мне внутренности, казалось, у меня внезапно начались родовые схватки.
Я упала на колени и скорчилась на каменном полу, не в силах терпеть эти немыслимые страдания. Я слышала, как с моих уст срываются жуткие возгласы, и невольно раскачивалась из стороны в сторону, пытаясь унять чудовищную боль.
Но Ричард не бросился меня утешать. И даже не попытался поднять меня с пола. Он так и сидел у двери, уронив темноволосую голову на руки и задумчиво глядя, как я вою по умершему сыну, точно простая крестьянка. Он не проронил ни слова — например, что, мол, рано так убиваться, что дети, вполне возможно, еще живы. Нет, он позволил мне сколько угодно голосить и просто находился рядом, давая выплакаться.