— Я знаю, мама, что ты никогда не сдашься. Ты никогда не оставишь нас в покое, не позволишь нам жить как все. Твое безудержное тщеславие обернется гибелью моих братьев, а если умрут они, ты посадишь на трон меня. Тебе власть куда дороже собственных сыновей. Так что, если их обоих уничтожат, ты вознесешь меня на трон — вместо моего покойного брата. Ведь ты любишь корону куда сильнее своих детей.
Я лишь молча качала головой, словно пытаясь как-то ослабить силу этих страшных обвинений. И это моя девочка, мое милое простодушное дитя, моя любимица Елизавета! Плоть от плоти моей. Да ведь она всегда даже в мыслях была полностью мне покорна. Все, что есть у нее за душой, вложила в нее я.
— Это неправда. Ты не можешь так себя вести. Да ты просто всего не осознаешь. Река никак не могла тебе такое сказать. И потом, ты же не способна слышать ее голос. Все это ложь.
— Нет, правда. И в итоге я окажусь на троне вместо моего родного брата, — настаивала Елизавета. — И ты будешь этому рада, потому что ты проклята и проклятие твое в твоем честолюбии — так говорит река.
Я быстро глянула в сторону доктора Льюиса: уж не больна ли моя дочь? Может, у нее жар?
— Елизавета, река не может говорить с тобой.
— Может. Разумеется, она говорит со мной. И разумеется, я ее понимаю! — нетерпеливо воскликнула дочь.
— Никакого проклятия на мне нет…
Елизавета закружила, заскользила по комнате, и мокрый подол платья тянулся за ней, как рыбий хвост, оставляя на полу темные отметины. Потом она вдруг резко открыла окно, и мы с доктором Льюисом бросились к ней, испугавшись, что она действительно сошла с ума и собирается прыгнуть в реку. Но я почти сразу же была остановлена нежными и одновременно пронзительными причитаниями, доносившимися с реки; этот голос, печальный и страстный, был полон такой тоски и горя, что я в ужасе зажала уши руками и вопросительно посмотрела на доктора, надеясь, что он объяснит мне происходящее. Однако он лишь растерянно покачал головой: он явно ничего не слышал, кроме веселого шума проплывавших мимо судов, которые под пение труб и грохот барабанов направлялись вниз по реке на коронацию нового короля Ричарда. Впрочем, доктор Льюис не мог не заметить слез на глазах у Елизаветы и того, как испуганно я отшатнулась от распахнутого настежь окошка и заткнула себе уши, лишь бы не слышать это жуткое похоронное пение.
Впрочем, доктор Льюис не мог не заметить слез на глазах у Елизаветы и того, как испуганно я отшатнулась от распахнутого настежь окошка и заткнула себе уши, лишь бы не слышать это жуткое похоронное пение.
— Этот плач не по тебе, Елизавета, любовь моя, — еле вымолвила я, задыхаясь от горя. — Нет, это плачет не река. Это песнь Мелюзины. Она раздается, когда в наш дом приходит смерть. Но сейчас она предупреждает не тебя. Она предупреждает моего сына Ричарда Грея, я отчетливо это слышу, и моего брата Энтони, а ведь я поклялась, что ему ничто никогда не будет угрожать.
Лицо доктора Льюиса стало смертельно бледным от страха.
— Но я ничего такого не слышу, — растерянно пробормотал он. — Только шум толпы, приветствующей нового короля.
Елизавета мгновенно оказалась рядом со мной; теперь ее серые глаза были темны, как грозовая туча, как бурное море.
— Твой брат? Что ты имеешь в виду, мама?
— Мой брат и сын умерли от руки Ричарда, герцога Глостера, — в отчаянии возвестила я, — как когда-то от руки Георга, герцога Кларенса, пали другой мой брат, Георг, и мой отец. Все сыновья Йорка — кровожадные твари, и Ричард оказался ничуть не лучше Георга. Из-за них погибли лучшие люди моей семьи, из-за них разбито мое сердце. Да, я хорошо понимаю, о чем поет река. Она поет похоронную песнь по моему сыну и моему брату.
Елизавета положила руку мне на плечо, вновь становясь прежней милой и нежной девочкой; казалось, ее бешеную ярость унесло ветром.
— Мама…
— Неужели ты думаешь, что на этом он остановится? — не помня себя, взорвалась я. — Он взял в плен моего сына, законного наследника престола. Он посмел отнять у меня Энтони. У него хватило совести забрать у меня еще одного сына, Ричарда Грея. Неужели ты думаешь, что он остановится и пощадит Эдуарда? Что он не уничтожит его? Сегодня он украл у меня брата и сына, и я никогда ему этого не прощу. И никогда этого не забуду. Для меня Глостер уже мертв. И я еще увижу, как он беспомощно извивается на земле. Я увижу, как у него откажет правая рука, как он станет озираться на поле боя, точно заблудившийся в лесу ребенок, тщетно пытаясь позвать на помощь хоть кого-нибудь из друзей и сторонников, а потом я увижу, как он упадет…
— Мама, успокойся, — ласково прошептала Елизавета, — успокойся и лучше послушай реку.
Пожалуй, дочь нашла те единственные слова, которые способны были меня утихомирить. Я пробежала вдоль стены, отворяя одно за другим все окна, и теплый летний воздух ворвался в холодный полумрак крипты. Вода стояла низко и тихонько плескалась у берегов. В воздухе сильно пахло гниющими водорослями и илом, но все-таки река текла, словно напоминая мне, что жизнь продолжается, что, даже если на свете больше нет ни моего дорогого Энтони, ни моего милого сына Ричарда Грея, мой младший сынок, мой маленький принц все же спасся, уплыл в ночи вниз по течению в том крошечном ялике навстречу чужим людям и новой жизни. Значит, не все еще потеряно.