Эдуард немедленно отправил моих сыновей обратно в Лондон, ко мне, а сам вместе с Ричардом, Энтони и Гастингсом во весь опор помчался верхом сквозь ночную тьму, надеясь уйти от людей Уорика, поскольку был уверен: их, Эдуарда и его сторонников, безусловно, ждет казнь. Однажды Уорик уже попытался держать Эдуарда в плену, как и мы держали в Тауэре Генриха, и эта неудачная попытка показала, что в схватке с Эдуардом окончательную победу Уорик может обрести, только убив своего соперника. Уорик больше не собирался дожидаться, когда король признает свое поражение. На этот раз, несомненно, Уорик хотел видеть Эдуарда мертвым.
Во время столь поспешного ночного бегства мой муж, разумеется, не имел возможности послать мне хоть какую-то весточку, и я не знала ни того, где мы с ним снова встретимся, ни куда он направляется. Впрочем, вряд ли он и сам знал. Эдуард мог лишь нестись прочь от верной гибели. Мысли о том, как вернуться, пришли к нему позднее. А в ту ночь король и его верные друзья всего лишь пытались спасти себе жизнь.
ОСЕНЬ 1470 ГОДА
Новости в Лондон приходили в виде весьма ненадежных слухов и почти всегда оказывались плохими. Уорик высадился в Англии, как и предсказывал Эдуард, вот только Эдуард никак не мог предположить, что на сторону этого предателя перебежит столько представителей знати. Все они вдруг дружно решили поддержать того короля, о котором на целых пять лет совершенно забыли, оставив его гнить в Тауэре. К Уорику, например, присоединились граф Шрусбери, Джаспер Тюдор, способный по своему приказу поднять почти весь Уэльс, и лорд Томас Стэнли — тот самый, что получил от меня кольцо с рубином во время турнира, устроенного в честь моей коронации, и заявил, что его девиз «Без перемен». За этими влиятельными аристократами последовала целая толпа менее значительных дворян, число которых вскоре превзошло число сторонников Эдуарда, — и это в его же собственном королевстве! Все бывшие сторонники Ланкастеров вынимали и чистили старое оружие, вновь собираясь в поход и надеясь, что на этот раз победа окажется за ними. Все было именно так, как Эдуард и предсказывал: он не смог максимально быстро добиться процветания страны, что, впрочем, вполне естественно, не успел по справедливости распределить имевшееся у него богатство.
Да и мы, Риверсы, не сумели достаточно широко и прочно распространить влияние нашей семьи. И теперь те, кто выступил против Эдуарда, надеялись, что при Уорике и безумном короле Генрихе им удастся осуществить больше перемен, чем удалось при правлении Эдуарда и моей семьи.
Моего мужа наверняка убили бы на месте, если б поймали. Но они его упустили — это, по крайней мере, было совершенно ясно, — и никто не знал, где Эдуард находится. Каждый день кто-нибудь непременно являлся в Тауэр и заверял, что видел, как Эдуард умирает от ран, или как спасается, отплывая во Францию, или даже, как утверждали некоторые, мертвым лежит в гробу.
Мои сыновья прибыли в Тауэр, с ног до головы покрытые дорожной пылью, страшно усталые и злые. Злились они из-за того, что им не позволили умчаться в ночь вместе с королем. Я старалась не приставать к ним; даже целовала их только утром и на ночь, как и положено, но была вне себя от радости и никак не могла поверить, что сыновья и впрямь благополучно ко мне вернулись. Как не могла поверить и в то, что мой муж и брат этого сделать не сумели.
Я послала в Графтон за моей матерью, прося ее прибыть в Тауэр как можно скорее. Мне совершенно необходимо было ее общество и ее поддержка. Разумеется, если б нам действительно пришлось спасаться за границей, я настояла бы, чтобы и мама поехала с нами. Однако мой посланец вернулся назад один и мрачно сообщил:
— Миледи нет дома.
— Где же она?
Он отвел глаза; ему явно не хотелось передавать мне некую дурную весть.
— Говори немедленно! — Голос мой зазвенел от страха. — Где она?
— Миледи арестована, — признался слуга. — По приказу графа Уорика. Это он велел арестовать миледи. Его люди явились в Графтон и увели миледи.
— Уорик арестовал мою мать? — Я отчетливо слышала стук собственного сердца. — Он бросил мою мать в тюрьму?
— Да, ваша милость.
Кровь прилила к моему лицу, а руки тряслись так, что перстни стучали по подлокотникам кресла. Я глубоко вздохнула и крепко стиснула подлокотники пальцами, пытаясь хоть немного унять дрожь. Мой сын Томас подошел ближе и встал по одну сторону от моего кресла, а его брат Ричард — по другую.
— По какому же обвинению? Да и как он осмелился ее арестовать?
Я задумалась. Это не могло быть обвинение в предательстве: мою мать никто не заподозрил бы в этом; все знали, что она лишь изредка дает мне советы, является хорошей тещей для короля Англии, а для его королевы — любящей матерью и близкой подругой. Даже Уорик вряд ли пал так низко, чтобы обвинить немолодую женщину в предательстве и отрубить ей голову только за то, что она любит собственную дочь. Впрочем, этот человек уже без суда и следствия, а также без особой на то причины убил моего отца и моего брата. Видимо, теперь его единственным желанием было разбить мне сердце и лишить Эдуарда поддержки моих родных. И я понимала: если я когда-нибудь окажусь в руках у этого человека, он непременно меня уничтожит.