Мимо нас проследовало большое прогулочное судно, оттуда доносилась музыка — это знать веселилась, празднуя восшествие на престол герцога Ричарда. А я все никак не могла понять: неужели они не слышат похоронного пения реки? Неужели им не ясно, что свет в этом мире навсегда померк со смертью моего брата Энтони и моего сына… моего мальчика…
— Он бы не хотел, чтобы ты так горевала, — заметила Елизавета. — Дядя Энтони очень любил тебя, и ему было бы неприятно, что ты так сильно печалишься.
Я прижала к себе обе руки дочери.
— Ты права, — согласилась я. — Он хотел бы, чтобы я жила долго и сумела провести вас, моих детей, сквозь все опасности и преграды. И хотя пока нам приходится по-прежнему прятаться в убежище, я клянусь: когда мы выйдем отсюда, то снова займем то место, которое принадлежит нам по праву.
Ты можешь считать, что честолюбие — это мое проклятие, но без честолюбия невозможно бороться. А я буду бороться. И ты увидишь, что я умею бороться. Увидишь, что я и побеждать умею. Ничего страшного, даже если нам придется бежать во Фландрию. Это будет лишь временная мера. И ничего страшного, если нам предстоит огрызаться, подобно загнанным собакам. Мы будем яростно огрызаться. И носить крестьянскую одежду, подобно жителям Турне; как они, мы станем есть угрей, выловленных в реке Шельде. Но Ричард нас не уничтожит. Никто на свете нас не уничтожит. Мы все равно восстанем, поднимемся вновь. Ведь мы — дети богини Мелюзины; наши силы могут временно ослабеть, подобно морскому отливу, но вскоре мы, конечно же, соберемся и обретем прежнее могущество. Ричарду придется это понять. Ему удалось застать нас врасплох — при низкой воде, на сухом берегу, — но клянусь Господом: он еще увидит всю несокрушимую мощь нашего прилива.
Говорила я весьма храбро, даже запальчиво, но стоило мне умолкнуть, как меня с новой силой охватила тоска. Я безумно горевала по сыну и брату. Ведь Энтони всегда был мне ближе всех в семье, являлся не только любимым братом, но и верным другом. А Ричарда я все вспоминала маленьким мальчиком — как гордо он держался в седле, когда Эдуард посадил его на своего боевого коня; как послушно уцепился за мою руку, когда мы стояли у обочины дороги и ждали, пока мимо проедет король. Он был таким красивым! Его отец погиб, сражаясь с одним из братьев Йорк, а теперь и сам он пал от руки другого брата Йорка. Я хорошо помнила, как моя мать, оплакивая своего сына, рассуждала о том, что, когда твой ребенок подрастает и перестает быть младенцем, тебе начинает казаться, будто ничего плохого ни с тобой, ни с ним уже не случится. Но женщина никогда не бывает в полной безопасности. Во всяком случае, в нашем мире. В том мире, где брат идет войной на брата и ни один из них не способен просто опустить свой меч или довериться закону. Я вспоминала, каким был мой Ричард в детстве — когда еще лежал в колыбели или когда учился ходить, схватившись за мой палец, и мы с ним бродили туда-сюда по галерее нашего дома в Графтоне, пока моя согнутая спина не начинала болеть. Я вспоминала, как Ричард постепенно превратился в прекрасного юношу, обещая в недалеком будущем стать настоящим рыцарем…
А Энтони, мой дорогой брат, с которым мы вместе росли, всегда был для меня самым верным, самым близким и задушевным другом и советчиком — с самого детства и до последнего времени. Мой муж Эдуард справедливо называл его величайшим поэтом и благороднейшим рыцарем своего двора. Энтони так хотел отправиться паломником в Иерусалим и непременно совершил бы это паломничество, если бы я ему не помешала. Возможно, тогда он остался бы жить… Герцог Ричард обедал с Энтони и маленьким Эдуардом в Стоуни-Стрэтфорде, после того как встретил их по дороге в Лондон, и вел сладкие речи о той Англии, которую мы якобы станем строить все вместе, Риверсы и Плантагенеты, и о том, что у нас общий наследник, которого нам следует посадить на трон. Энтони был далеко не глуп, но он доверял Ричарду. Да и почему, собственно, он не должен был ему доверять? Ричард был его родственником. Они не раз сражались бок о бок, были братьями по оружию. Вместе они отправились в ссылку и с триумфом вернулись в Англию. Они оба были дядьями и опекунами моего дорогого сына…
Утром, спустившись в гостинице к завтраку, Энтони обнаружил, что двери заперты на засов, а все его слуги удалены. Затем он увидел герцога Ричарда и Генриха Стаффорда, герцога Бекингема, облаченных в боевые латы, и их людей, с каменными лицами выстроившихся во дворе. А потом их арестовали и увезли — Энтони, моего сына Ричарда Грея и сэра Томаса Бона. Их обвинили в предательстве, хотя все трое были верными слугами нового короля Англии, юного Эдуарда V.
Ночью Энтони, зная, что утром его казнят, стоял у окна, и ему вдруг показалось, что он все-таки слышит ее, сильную и нежную песнь Мелюзины, хотя он всегда был уверен, что никакой Мелюзины не существует.
Ночью Энтони, зная, что утром его казнят, стоял у окна, и ему вдруг показалось, что он все-таки слышит ее, сильную и нежную песнь Мелюзины, хотя он всегда был уверен, что никакой Мелюзины не существует. Энтони невольно улыбнулся, когда до ушей его и впрямь донесся некий странный звук, напоминающий отдаленный колокольный звон. Энтони даже головой потряс, пытаясь избавиться от этого звона, думая, что у него просто звенит в ушах, но звук не исчезал; он становился все громче, перерастая в неземную мелодию, и Энтони опять улыбнулся, а потом и засмеялся негромко, что было совсем уж неуместно. Он ведь никогда не верил легендам о Мелюзине, полуженщине-полурыбе, своей прародительнице, но чувствовал теперь, что она есть, она рядом, что Мелюзина успокаивает его своим пением, одновременно предвещая смерть. Энтони долго еще стоял у окна, прислонившись лбом к холодному камню и слушая Мелюзину. Ее высокий чистый голос эхом разносился внутри мощных стен замка Понтефракт, и Энтони наконец-то понял, что это и есть реальное доказательство того, откуда у его матери, сестры и племянницы способность к колдовству и магии. Сами они, впрочем, в своих возможностях и способностях никогда не сомневались, но он верил им лишь отчасти и теперь сожалел, что уже не скажет своей любимой сестре: «Ты права, сестренка». Энтони думал о том, что его семье еще могут пригодиться эти способности. Возможно, этого их чудесного дара будет достаточно для спасения всей семьи Риверсов, названных так в честь речной богини,[21] богини вод, праматери их древнего рода. Возможно, их способностей хватит даже на спасение двух маленьких принцев, потомков великого Плантагенета. Если Мелюзина может петь для него, Энтони, который никогда в нее не верил, то, возможно, она сумеет направить на путь истинный тех, кто хорошо слышит ее предостережения. Энтони улыбался, потому что звонкий чистый голос Мелюзины давал ему надежду: она не оставит в беде его любимую сестру и ее сыновей, особенно того мальчика, который с детства был поручен его, Энтони, заботам, которого он любил как сына: маленького Эдуарда, нового короля Англии. А еще Энтони улыбался потому, что Мелюзина пела голосом его матери.