— Бог тебе в помощь, — напутствовала я, когда Томас опустился передо мной на колени, а я коснулась его головы благословляющим жестом. — Куда же ты направишься?
— В самое безопасное место Лондона, — ответил Томас с беспечной улыбкой. — Это место, кстати, очень любил твой муж, да и его там тоже очень любили. Там никогда не простят герцогу Ричарду, что он предал собственного брата. Это единственное место в Лондоне, где торговлей занимаются действительно честно.
— Что же это за место такое?
— Публичный дом, — с улыбкой отозвался мой сын и, повернувшись, мгновенно исчез в темноте.
На следующий день, едва рассвело, моя дочь привела ко мне мальчика-пажа, который прислуживал нам еще в Виндзоре и теперь тоже согласился нам послужить.
На следующий день, едва рассвело, моя дочь привела ко мне мальчика-пажа, который прислуживал нам еще в Виндзоре и теперь тоже согласился нам послужить. Елизавета, добрая девушка, крепко держала его за руку, хотя пахло от него конюшней, где он спал.
— С этого дня ты будешь откликаться на имя Ричарда, герцога Йоркского, — велела я пажу. — Люди станут называть тебя «милорд» и «сир». И ты не будешь их поправлять. Ты вообще не будешь произносить ни слова. Будешь только кивать.
— Да, ваша милость, — пробормотал паж.
— А ко мне ты будешь обращаться «мама» или «матушка-королева», — продолжала я.
— Да, ваша милость.
— Да, матушка-королева.
— Да, матушка-королева, — послушно повторил паж.
— Ну а сейчас ты хорошенько вымоешься и наденешь чистую одежду.
Его личико вспыхнуло румянцем, и он испуганно вскинул на меня глаза.
— Нет! Я не могу мыться. Мне нельзя мыться, — запротестовал он.
Елизавета растерялась.
— Но ведь любой сразу же догадается! — воскликнула она.
— Ничего, мы объясним, что мальчик болен, — успокоила я обоих. — Что у него насморк или горло болит, и завяжем ему шею теплой фланелью, так что он и рта раскрыть не сможет, а сверху еще и шарфом обмотаем. И попросим его просто помолчать несколько дней. Больше и не нужно. Только бы выиграть хоть немного времени.
Елизавета кивнула.
— Ладно, я сама его выкупаю, — пообещала она.
— Возьми себе в помощницы Джемму, — посоветовала я, — и кого-нибудь из мужчин — пусть он подержит мальчика, чтоб не выскочил из воды.
Моя дочь смотрела печально, хоть и заставила себя улыбнуться.
— Мама, неужели ты действительно считаешь, что дядя Ричард способен причинить зло собственному племяннику?
— Сложно сказать, способен или нет, — заявила я, — именно поэтому я и отослала своего дорогого маленького принца подальше отсюда. И второй мой сын, Томас, тоже был вынужден от нас уйти, раствориться в ночной темноте. Нет, милая, откуда мне знать, что еще может сотворить твой дядя Ричард?
В воскресенье наша служанка Джемма спросила, можно ли ей посмотреть, как будут наказывать «эту шлюху Шор».
— Что с ней сделают? — осведомилась я.
Джемма вежливо присела, низко склонив передо мной голову, но ей, видно, так хотелось получить разрешение, что она готова была даже рискнуть, оскорбляя меня упоминанием об «этой шлюхе».
— Прошу прощения, ваша милость, но Шор проследует через весь город в исподнем, неся в руках зажженную свечу, и все будут смотреть на нее. Должна же она понести наказание за свой грех — за то, что была гулящей, верно ведь? Я и подумала: если я всю следующую неделю буду являться пораньше, вы, может, позволите мне…
— Элизабет Шор?
Джемма оживилась.
— Ага, она самая! Та знаменитая шлюха! — Служанка явно повторяла чьи-то слова. — Лорд-протектор приказал ей публично покаяться в своих плотских грехах…
— Довольно! — резко оборвала я. — Можешь отправляться.
Бедняге Шор все равно, сколько людей будут глазеть на нее из толпы зевак. Я представила, как эта красивая молодая женщина, которую любили король Эдуард и лорд Гастингс, пойдет через весь город босиком, в одной нижней юбке, держа в руках свечу и прикрывая ладонью ее дрожащее пламя, а народ будет бросать в ее адрес оскорбления и плевать в нее. Эдуарду уж точно не понравилось бы это, и ради него — если не ради нее самой — я бы непременно это остановила, была бы возможность.
Эдуарду уж точно не понравилось бы это, и ради него — если не ради нее самой — я бы непременно это остановила, была бы возможность. Но я никак не могла защитить Шор. Герцог Ричард, видимо, совсем переполнен злобой, раз даже такую красивую женщину заставляет жестоко страдать только из-за того, что ее любил король.
Мой брат Лайонел стоял у окна, прислушиваясь к оценивающе-одобрительному гулу толпы, следившей, как ступает Элизабет Шор.
— Ее не за что наказывать. Ее вина только в том, что она хороша собой, — заметил Лайонел. — Ричард, правда, подозревает Шор в том, что именно у нее укрывался наш Томас. Люди Глостера обыскали весь дом, но Томаса так и не нашли. Она спрятала его в надежном месте, о котором люди Глостера не знали, а потом помогла ему скрыться.
— Да благословит ее за это Господь! — воскликнула я.
Лайонел улыбнулся.
— Судя по всему, подвергая ее такой пытке, герцог Ричард даже и удовлетворения никакого не получил. Никто о ней слова дурного не произнес, когда она шла мимо. А кто-то из паромщиков даже на меня прикрикнул: мол, нечего пялиться из окна. А еще некоторые женщины вопили: «Позор ей, позор!» — а мужчины только восхищались. Они говорили, что не каждый день им удается полюбоваться на такую красоту. Эта полуодетая женщина и впрямь напоминает обнаженного ангела, падшего и прекрасного.