Саэтдинов с Онищенко приехали через тридцать минут. Бойцов и собаку Ласковин уже отправил, так что они остались втроем, причем Андрей с Митяевым караулили у дверей, а Юра сидел поодаль на бревнышке. Не приучен он был к таким видам и запахам.
— Так-так,- сказал Онищенко, едва глянув на труп.- Надо следака и эксперта вызывать. Правда, земля не моя…
— Жмур твой? — спросил Саэтдинов.
— Мой.
— Значит, тебе и работать. Вот и оглядись. А бригаду я сам вызову.
— Годится. Только я сначала Логутенкову позвоню.
— Это кто?
— Важняк из нашего района. Ведет это дело.
Спустя полтора часа бригада закончила работу. Осталось только дождаться труповозки. Ласковина, Митяева и Матвеева опросили аж два раза. Довольный местный опер уехал отписывать труп «красногвардейцам».
— Чуется мне,- сказал Онищенко,- что я надыбал своего убийцу.
— Это его? — Логутенков показал на спрятанный в прозрачный пакет нож Кошатника.
Онищенко поджал губу и слегка качнул головой:
— Не-а… — И поднял двумя пальцами другой пакетик.- Это у нас что?
— Расческа,- сказал Логутенков.- С дарственной надписью от господина Хёйнекена. Найдена, если не ошибаюсь, рядом с трупом.
— Именно, Генадьич. И сдается мне, я эту расчесочку уже видел, так что будь другом, форсируй экспертизу. Очень мне хочется знать, чьи на ней пальчики и волосики!
— Попробую,- кивнул Логутенков.- А у кого ты ее видел?
— Вот будет экспертиза — тогда скажу,- усмехнулся Онищенко.
Глава тринадцатая
В отдел Онищенко вернулся очень довольный. А когда ему позвонили и сообщили, что нашли «мерседес» Гунина, и не где-нибудь, а во дворе Мучникова, опер просто замурлыкал от удовольствия.
День складывался на редкость удачно.
Онищенко съездил в прокуратуру, получил у Логутенкова постановление на изъятие и вместе с любопытствующим важняком и экспертом загрузился в кашинскую «Ниву», захватил по дороге «народного умельца» по вскрытию крутых тачек и приехал по указанному адресу.
У «мерса» уже топтался очень недовольный участковый.
Онищенко быстренько отправил его за понятыми.
«Мерс» вскрыли, сняли многочисленные отпечатки. Никаких «гостинцев» внутри не оказалось, кроме маленькой капельки крови на заднем сиденье.
Никаких «гостинцев» внутри не оказалось, кроме маленькой капельки крови на заднем сиденье. Эксперт аккуратно вырезал кусочек дорогой натуральной кожи и уложил в пакетик.
«Умелец» запустил двигатель, и Онищенко с удовольствием уселся за руль роскошной машины. Приятный контраст с «Нивой», которую опер перепоручил Павлову.
У дверей родной конторы Онищенко столкнулся с полковником. Сам с неодобрением поглядел на «мерседес».
— Часто машины меняешь, Онищенко,- буркнул он.
— Да она в розыске,- отбрехался опер и собрался обогнуть начальника по кривой, но не вышло.
— Ты у нас по психам спец,- поджав губы, произнес полковник.- Там в обезьяннике двое ненормальных сидят, иди, разберись.
— А что, дежурного у нас нет? — не сдержался Онищенко.
— Иди и разберись! — с нажимом произнес Сам и удалился.
Онищенко сплюнул и пошел разбираться.
Дежурный его приходу обрадовался:
— Ефимыч! Ты глянь! Ну чистая обезьяна! И разговаривать, подлец, не желает, только дразнится!
Онищенко подошел к решетке. Небритый взлохмаченный мужик, полуголый и страшно возбужденный. На морде — следы «сопротивления задержанию». Увидев Онищенко, мужик замычал, загримасничал, замахал руками.
— Во! — сказал дежурный.- Опять! Врезать ему раза!
Опер поглядел на задержанного с минуту.
— За что его? — спросил он.
Дежурный глянул:
— «Нарушал общественный порядок, нецензурно оскорблял граждан и работников милиции…» Ну, как обычно, Ефимыч! Может, в дурку его?
— Задержал кто?
— Сержанты Гусев и Мамашкин.
— Вызови-ка их сюда.
Гусев и Мамашкин, труженики ППС, явились пред ясны очи Онищенко через пять минут.
— Ваш? — Онищенко кивнул на полуголого.
— Ага! — дружно подтвердили сержанты.
— Значит, выражался нецензурно?
— И оказал сопротивление! — подтвердил на этот раз один Мамашкин.- Во! Руку мне поцарапал! — Сержант продемонстрировал свежую царапину.
— А скажи мне, Мамашкин,- Онищенко прищурился.- Понимаешь ли ты язык жестов?
— Это пальцовку, что ли? — настороженно спросил сержант.
Онищенко покачал головой:
— Не совсем. А скажи мне, сержант Мамашкин, как именно выражался задержанный?
— Ну, кричал, это, по матери, по-всякому… — сержант выдал десяток слов из тех, что по телевизору говорят редко.
— А знаешь, Мамашкин, может, тебе из ментов в доктора податься?
— Что я, дурной? — удивился Мамашкин.- За тысячу рублей вкалывать? — И тут сообразил некий подвох.- А чего это мне в доктора?
— А того, Мамашкин, что, если задержанный ваш у тебя кричал, пусть даже нецензурно, то тебе, Мамашкин, прямая дорога в великие доктора, потому что задержанный ваш, насколько я понимаю, глухонемой, скорее всего, от рождения. Так? — Он повернулся к полуголому, приблизил к нему лицо и проговорил, отчетливо артикулируя губами: — Ты глухонемой, верно?
Задержанный часто и обрадованно закивал.
— Ухари! — буркнул Онищенко.- Где у вас второй псих, показывайте.
— Не псих, псишка,- сказал сконфуженный дежурный.- Я ее там, в комнатке посадил. Она спокойная.
Дежурный открыл дверь, Онищенко заглянул…