Она ничего не ответила, потому что он ничего не спросил. Сол пристально посмотрел ей в глаза, и сказал, не отводя взгляда:
— Как друг подружке говоря… Ты не такая как они, и не такая как я. Я бы хотел поцеловать тебя, но это будет ошибкой. Ты растаешь, как радуга…
И слова эти его окажутся воистину пророческими. Как потом выяснится. Но — потом. Утром, когда они проснутся.
А время той Ночи словно секс — тик-так, тик-так, — уже шло вперёд. В это мгновение, с этих слов Сола, кончился вечер и родился Ночной Мир На Двоих.
Коему суждено умереть, когда наступит неизбежное «а поутру они проснулись, и…».
Но Двое об этом ещё и не догадывались.
— Врёшь т-ты… всё… — заплетающимся языком сказала Девушка, не выпившая за весь вечер ни единой капли. — Я т-такая же… похотливая тварь… если т-ты меня сейчас не т-трахнешь, я не смогу сдерживаться… я начну кричать…
Но вместо того, чтобы закричать, она рассмеялась. Вибрирующе, волнующе, призывно… «Когда ты смеёшься, Но-оми, — признался Сол позднее, в антракте между первым и вторым действиями, — у меня сердчишко млеет. Ты и не подозреваешь, что способна сотворить с мужчиной при помощи одного лишь смеха… Твой смех обволакивает и пленяет, сулит неземное блаженство и уносит на крыльях мечты. Смейся, смейся, смейся, родная…» Она засмеялась, и в подарок получила второй акт, оказавшийся самым нежным и ласковым. Первый был сокрушительно яростным, нетерпеливым, жадным, спонтанным, и пронзённая насквозь долгожданным наслаждением, Номи практически не распробовала вкус. Вкус она распробовала во втором акте, и по-сути, начала становиться Женщиной именно во время него. Но воистину ею стала лишь во время третьего, самого интимно-сближающего, когда Сол начал обучать её маленьким и большим секретам, без техничного овладения которыми не может обойтись никто и никогда, если желает с обоюдным удовольствием делать то, что дозволено законом двум взрослым в одной постели.
«Спасибо, Солли!.. это действительно того стоило… я так боялась разочароваться в живом сексе!..», — смеялась и плакала от счастья Уже Женщина по имени Номи. Надо ли говорить, каким мощнейшим сексуальным стимулятором оказались эти её слова?!!
А в начале самом, засмеявшись, чтобы не закричать, она протянула руку и ухватила Боя за шею сзади, как не раз делала во снах и несколько раз наяву — после триумфального возвращения Корабельного Спецназа с поверхности освобождённого Кингсленда. Вот именно так она притянула Мальчика к себе для того, ПЕРВОГО поцелуя. После которого они оба почувствовали: просто так нам не разминуться! Но всё ещё не могли преодолеть наяву барьеры, во сне преодолеваемые без труда. Приблизив его лицо к своему теперь, она не поцеловала Боя, а жарко выдохнула и сказала ему, постепенно повышая тон от посаженного, хрипловато-осипшего до крепнущего, категорично-требовательного:
— You tell me-e-e no-ow… You need me-e?.. I need you-u, Bo-oy… I love you!.. You fuck me! Now!!! [2]
Она заговорила на родном наречии неожиданно, сама того не желая, и Сол весело ухмыльнулся. Тотчас же посерьёзнел:
— Как социопсихологу, мне совершенно ясно, что подкралась амба.
Тотчас же посерьёзнел:
— Как социопсихологу, мне совершенно ясно, что подкралась амба. Если у индивида поневоле прорывается усвоенный с детства родимый лексикон, сей симптом означает — индивид неизлечим. Медицина в моём лице бессильна.
— Я не хочу излечиваться… — сказала по-косморусски Номи, выпрямила спину, преодолевая несильное сопротивление, притянула голову Сола к своей груди и, прекрасно понимая, чего добивается, утопила лицо Принца в глубокой ложбине меж упруго раздавшихся в стороны холмов.
Но даже тогда Сол не сдался. Номи чувствовала, видела, осязала, слышала, обоняла его вожделение, но упорный Солид Ти Убойко сопротивлялся подкравшейся «амбе» до последнего. Сопротивлялся в курильне («Нет, Девочка, нет! Ты не такая! Ты выше этого! Уходи, умоляю, не трогай меня… о Вы-ыр, что ж ты со мной делаешь… я тебя умоляю, не прижимайся, не ползай тут кругами вокруг меня!», — а она ответила: ладно, я буду ползать квадратами. Ромбами. Хочешь, параллелепипедами?.. Только скажи, как! и я в любую позицию…); сопротивлялся по дороге к её каюте («Я провожу тебя и мы простимся, слышишь?! Как бы я ни обожал тебя, Девочка, я должен сейчас уйти… ради нас обоих,
давай поступим разумно… Нам обоим необходимо разобраться в наших чувствах!», — а она ответила: именно этим я и занимаюсь. Может, присоединишься?..); сопротивлялся в каюте… О, не зря она привела его именно сюда. Женская хитрость, заложенная в генах, из подсознания суфлировала, подсказывая дальнейшие действия.
Пронизанная эротическим контекстом, бывшая каюта сейлемской сексуальной маньячки, оккупированная впоследствии Девочкой, сыграла свою роль. Не самую главную, но важную. Дополнившую главные.
«Я уступил желанию твоему по двум причинам… Сокрушая мою волю и ломая принятое было решение, уж очень желала меня ты, созревшая и доведённая до окончательной кондиции… и уж очень хотел я — тебя. С первой секунды твоего появления на корабле», — признался Сол в антракте между четвёртым и пятым актами. Четвёртый акт был самым сладостно-изнурительным, закрепляющим всё, чему Герой-Любовник обучил Главную Героиню в третьем, и потому антракт был длинным, и Двое успели о многом поговорить. Выхваченная из эфира, не смолкая звучала древняя песнь [[…все мы являемся частью Вселенной!..]].