— Женщины?
— Не просто так. У нас это называется «посеять семя». Без этого нас не продают. А вскоре, через квартал, товар — нас — выставят на продажу, я окажусь, может быть, на другом конце Галактики, но семя мое останется тут.
— Так вот для чего я тебе понадобилась?
— Ох, ради Главкома — не думай так! — ужаснулся Рек. — Ты мне нужна для счастья, на всю жизнь!
— Ты даже не подумал, что я вернусь в свой мир, и твое семя если и даст росток, то не на вашей планете.
— Пусть — я найду тебя там. Нас ведь продают не навсегда, а на определенный срок. И если ты его честно отрабатываешь, то после его истечения ты свободен и неплохо обеспечен: мы же, как и в старину, получаем процент от продажной суммы. И у нас тут целые города ветеранов…
— Это очень хорошо. Но я вообще-то не совсем понимаю: ты так спокойно говоришь о том, что вас продают, словно вы — товар…
— А мы и есть товар, Нарь. Нас продают — что же в этом такого? Я ведь объяснил тебе: этим живет наш мир с самого начала. Каждый из нас гордится тем, что именно нашими усилиями, порой нашими жизнями этот мир не только существует, но и богатеет. Даже туристы стали к нам летать — вот как ты. Что делать, если ничем другим наша планета не богата? Да и вообще она может прокормить не так уж много людей, во всяком случае пока. Вот осенью нас кто-нибудь купит, заплатит хорошие деньги, и что-то из них пойдет на освоение еще какой-то части трудных земель — отвоюют еще кусок у гор или болот, и население сможет еще на сколько-то увеличиться. А пока мир не может существовать без того, чтобы часть своего населения не сбывать на другие планеты. Иначе пришлось бы и вовсе ограничить рождаемость, а это — опасное дело, процесс может привести даже и к вымиранию населения…
— Что — вас и этой философии учат?
— С нее начинают, Нарь. Без нее кто стал бы гордиться тем, что он — товар? Пусть даже и экстра-класса.
— Рек… тут что — все такие, как ты? Или ты — из какой-то элиты?
— Конечно, мы отличаемся друг от друга: кто-то более способен к военному делу, легче обучаем, более совершенен физически или умственно… Но у всех нас, от последнего рядового до Главного Щитоносца, понятие «Честь» — на самом высоком рубеже.
И производное от нее: Честность. По уровню подготовки мы тоже одинаковы, неуспевающие не продаются — или продаются на гражданские работы. Правда, таких у нас мало, не более десяти процентов. Покупателям предлагают только лучшее. А остальное вырабатывается уже потом, в боях.
— В боях… — повторила Нарин задумчиво. — И тебе все равно, с кем придется драться, кого убивать?
— Никак не все равно. Драться — только с противником. Убивать — только его.
— Кто же противник?
— Вот уж это не мое дело. Кто меня купит, тот и укажет противника.
Это забота политиков, не солдат.
— Убивать противника. Рек, но ведь и он будет стараться убить тебя. А если убьет?
— Запомни: убивают неумелых. Недоучек. И трусов. Как думаешь, почему в Галактике такой спрос именно на нас?
— Не знаю. Почему?
— Потому, что купить нас — все равно что приобрести вдвое больше бойцов, чем получали за эти деньги в любом другом мире, поставлявшем на рынок боевые кадры, — когда такие конкуренты еще существовали. После первого же серьезного боя половина тех выбывала — убитыми, ранеными. Убитых было больше, потому что уже тогда войны велись не на планетах, а в пространстве, где почти любое попадание дает разгерметизацию — и это гибель, если тебя даже не зацепило. И еще потому, что в пространстве и тогда, и сейчас пользуются таким оружием, какое на обитаемых мирах вообще запрещено. Так вот, во всяком бою на каждый маневр есть контрманевр, их надо знать и уметь ими пользоваться. Любое действие предсказуемо, надо только научиться предвидеть его в каждое мгновение. Этому нас и учат.
— И помогает?
— А вот посуди сама. Ветераны, то есть те, кто отработал где-то во Вселенной свой пяти- или десятилетний контракт, а иные и два таких, у нас на Редане населяют целые города. Значит, они вернулись — живыми и более или менее здоровыми. Возвращается большинство. Хочешь точнее? Удивишься: шестьдесят восемь процентов. Нарь, знаешь, что?
— Что?
— Я отдохнул. Давай вернемся в сейчас. Не думая о том, что будет потом. Ничего, кроме хорошего. Поверь. И не сомневайся.
А ей и не хотелось сомневаться.
— Я согласна…
«Сейчас» продолжалось еще несколько десятков минут.
А потом — по всему производственному Центру, в каждой казарме и комнате, на учебных полях и в машинных парках — нежданно прозвучал сигнал всеобщей боевой тревоги с немедленным построением.
Мозг Река Телана еще не успел осознать, что происходит, а натренированное до полного автоматизма тело уже начало совершать те действия, какие сейчас и были нужны, и в той последовательности, в какой их полагалось выполнять.
Нарин, удивленная и встревоженная, села на постели и лишь провожала глазами каждое движение человека, сейчас казавшегося ей единственно дорогим и любимым во Вселенной, не решаясь даже спросить его о том, что же, собственно, случилось. Она открыла было рот, но, увидев его лицо, отказалась от такого намерения: совершенно другим стало оно, застыло в каком-то зверином оскале в то время, как руки, ноги, все тело находилось в движении; вернее — во многих движениях, совершавшихся одно за другим, казалось даже, неторопливо, но перетекавших друг в друга без малейших перерывов. Только что еще нагой, вот он уже оказался в белье — не в том, от которого освободился, когда они… а в неизвестно откуда появившемся (она не уследила за этим движением) плотном, охватывавшем все тело, включая стопы, так что лишь кисти рук и голова оставались открытыми.
Шаг вправо, сгиб, разгиб, какой-то пакет или сверток поднят над головой — тут же он развернулся, обтек Река со всех сторон и превратился в десантный комбинезон; откуда-то снизу подоспели и высокие сапоги… Нарин знала, что то была внутренняя одежда, сейчас появится и внешняя, боевая. Тут же без перерыва пошло снаряжение, боевой шлем, боевые батареи, парализатор, деструктор носимый, разносящий в пыль не только малую, но и среднюю боевую капсулу… легкий радион… и еще что-то, забыла название, и еще… Как зачарованная, следила женщина за почти мгновенным превращением нежного любовника в воина вселенского уровня — каким он, собственно, и был, разве она не знала этого заранее?
Ему оставалось лишь надеть перчатки, чтобы прийти в полную боеготовность, но тут он позволил себе промедлить: подошел к постели, нагнулся, поцеловал Нарин — крепко, но (поняла она) не с отчаянием, как целуют в самый-самый последний раз, когда смерть уже рядом, а просто все свое чувство постарался передать губами: слов понадобилось бы много, и на них не оставалось времени. Она чувствовала это и позволила себе прервать поцелуй чуть раньше, чем хотелось бы, — выгадывая секунды, чтобы спросить: