— Что скажете, Луи? — Мы забрались на самую высокую точку островка, и Анна обвела новое владение человечества хозяйским взглядом. — По-моему, следует позвать сюда Вениамина Борисыча. Он так страдал от отсутствия острых впечатлений!
— Доктор плохо плавает, он говорил сегодня… — вякнул я, не веря своим глазам. — Опять «теория неизбежности»?
— Наверное, — согласилась Аня. — Сидите здесь и ничего не трогайте, я поплыву за нашими бездельниками, приволоку хоть на буксире! Я с вами скоро с ума сойду!
— Не вы одна…
* * *
Со стороны островок производил впечатление приятного глазу природного образования, попросту говоря — живописной кучи булыжников, на которых создатели рекламных роликов любят снимать пышногрудых моделей, рекламирующих купальные костюмы и кремы для загара. Эдакое единение человека с доброжелательной окружающей средой, активный отдых в лесной глуши, спортивный стиль и все такое прочее…
Но на Гермесе такие штучки не проходят. Едва мы с Анной взглянули на островок сверху, стало предельно ясно: Лес, Дорога и Остров — явления одного порядка. Насчет «костей старого цадика», мирно покоящихся в одном из наших контейнеров, я еще питал какие-то сомнения, но эти три объекта — рукотворный, природный и природно-рукотворный — несомненно составляли единую цепь.
От середины острова к углам «квадрата» уходили выложенные валунами изогнутые линии, складывающиеся в древнейший символ — рисунок коловорота, солнечного круга. В отличие от всем известной свастики нацистов, где лучи расположены по часовой стрелке и символизируют «ночное солнце», здесь имелся знак «торжествующего дневного солнца».
Линии плавные, округлые, на концах — по большому круглому камню. В промежутках между лучами пирамидки, тоже сложенные из валунов: на четыре здоровенных булыжника взгроможден пятый. Я не знаток науки о символах, но этот рисунок напомнил мне один из гербов эпохи Крестовых походов, виденный в книге по истории — какой именно, не вспомнилось.
Спустя полчаса вся компания собралась на Острове, задержка произошла благодаря мсье Гильгофу, плававшему исключительно «по-собачьи» и очень медленно. А когда досточтимый доктор оглядел представленную ему картину, с ним едва не случился сердечный приступ, и я мельком пожалел, что пакеты первой помощи остались в лагере.
Кстати о собаках: верная Альфа, словно понимая, что она может стать участницей великих событий, приплыла на Остров вместе с людьми и тоже по-собачьи. Разве что в два раза быстрее доблестного Вениамина Борисовича.
— Один-единственный прецедент — всегда случайность, — слабо сказал Гильгоф и уселся на близлежащий валун. — Два прецедента могут давать повод задуматься о некоей закономерности, а появление третьего четкого говорит: это сложившаяся система! Луи, вы были правы! Рисунок похож на герб основанного в 1099 году Иерусалимского королевства крестоносцев. Большой крест и четыре малых! Впрочем, существуют универсальные символы — тот же коловорот использовался у десятков народов на пространстве от Индии до Ирландии! Вы понимаете, что именно мы нашли?
— Нет! — в три голоса ответили я, Аня и Крылов.
— Я тоже не понимаю! — горько сказал Гильгоф. — Анна, тут надо сделать все необходимые замеры, заснять на голограмму… Коленька, у нас найдутся герметичные пакеты для аппаратуры?
— Угу, — ответил Крылов, почти не слушая. Я проследил за его взглядом и понял, что он заинтересован действиями Альфы — псина увлеченно рылась неподалеку, будто учуяла нечто необычное. — Собачка, пусти-ка меня посмотреть, что ты нашла?
Альфа вежливо посторонилась, что ее и спасло.
За Крыловым обычно не замечалось стремления делать раньше, чем думать, а думать вообще перестать из принципа, но сейчас он явно перестарался.
Одновременно произошли сразу три события: под тяжестью человека камни начали осыпаться, Крылов не удержался на ногах, оступился и полетел в разверзшуюся ямину, а через секунду из недр донесся оглушительный вопль — сложилось впечатление, что Коленька ухнул прямиком в драконью пасть и сказочный ящер принялся пережевывать добычу.
Яма оказалась не столь уж и глубокой — метра два, но упал Крылов очень неудачно, я сразу увидел, что в его предплечье глубоко вонзился толстый белый осколок и, видимо, повредил крупные сосуды. Много крови, слишком много… Мы с Аней, не раздумывая, спрыгнули вниз.
— Черт… — Под моими ступнями захрустели человеческие кости. — Что это за склеп?
— Потом! — рявкнула Анна и нагнулась над Крыловым, продолжавшим орать в голос. — Помоги его вытащить! Веня, принимайте! А ты — заткнись, оглушишь!
— Сама заткнись! — выкрикнул Коленька. Слезы по лицу — в три ручья. Отлично его понимаю, боль, должно быть, адская. Особенно если нерв поврежден… — Да что же это творится, мать ваша курва! А-а, осторожнее, дебилы!
И так далее. Наверх, конечно, мы его выволокли, перемазавшись в крови едва не по уши. Если так пойдет и дальше, умрет от кровопотери, причем очень быстро.
Вечно суетливый доктор Гильгоф преобразился: ни единого лишнего движения, вид самый сосредоточенный и серьезный.
Если так пойдет и дальше, умрет от кровопотери, причем очень быстро.
Вечно суетливый доктор Гильгоф преобразился: ни единого лишнего движения, вид самый сосредоточенный и серьезный. Но первая же его фраза меня слегка огорошила: