Заметив меня, она сразу же опустилась на колени, низко склонив голову и умудрившись при этом не уронить свитки.
— Я вижу, твое обучение ещё не началось? — спросил я, стараясь придать голосу необходимую грубость.
Она продолжала молчать.
— Скоро начнется, — заверил меня Хо-Ту.
— А чего вы ждете?
— Это замысел Кернуса, — сказал Хо-Ту. — Он хочет поэкспериментировать с небольшой партией рабынь-дикарок. Она тоже будет включена в эту группу.
— Это те, что были доставлены прошлой ночью?
— Двое из них, — пояснил Хо-Ту.
— Остальные восемь рабынь также будут разбиты на две группы и пройдут курс обучения отдельно.
— Варвары, насколько я слышал, не слишком восприимчивы к обучению, — заметил я.
— Опыт показывает, — ответил Хо-Ту, — что с ними тоже можно добиться некоторых результатов. Хотя придется, конечно, повозиться.
— Вероятно, впоследствии за них можно будет получить приличную сумму?
— Кто знает, как сложатся дела на рынке в ен'варе? — ответил Хо-Ту. — Или в ен'каре?
— Зато если эксперимент оправдает себя, дом Кернуса станет крупнейшим поставщиком такого товара, — сказал я.
— Конечно, — усмехнулся Хо-Ту.
— Так пойдемте же посмотрим новеньких.
— Да.
Элизабет подняла на нас встревоженный взгляд, словно совершенно не понимая, о чем идет речь, и снова опустила голову.
— Когда вы думаете начать обучение? — спросил я.
— Когда первым двум отобранным для этого девчонкам надоест жидкая овсяная каша и решетки металлических клетей.
— А что, проходящим обучение подают овсянку?
— Девушки, проходящие курс обучения, — сказал Хо-Ту, — уминают настоящую овсяную кашу, а не из жмыха, смешанного с чем попало. Им выдают толстые подстилки для сна, а впоследствии, по ходу обучения, и шкуры. Они редко бывают закованы, а иногда им даже разрешается в сопровождении охранника ненадолго оставить дом. Вид города хорошо стимулирует их усердие.
— Ты слышишь, маленькая Велла? — бросил я Элизабет.
— Да, хозяин, — робко ответила та, не поднимая головы.
— А кроме того, — продолжал Хо-Ту, — если в течение первых нескольких недель обучения девушка проявляет определенные успехи в занятиях, ей позволяют питаться не только овсянкой.
Элизабет посмотрела на нас с любопытством.
— Можно даже сказать, — заметил Хо-Ту, — что их начинают кормить хорошо.
На лице Элизабет заиграла улыбка.
— Здесь делают все, чтобы получить за них хорошую цену, — сказал Хо-Ту, не сводя глаз с Элизабет.
Девушка потупила взгляд.
В этот момент послышался пятнадцатый удар гонга.
Элизабет вопросительно взглянула на меня.
— Можешь идти, — бросил я ей.
Она вскочила на ноги и поспешила в контору Капруса, стоявшего, как я заметил в приоткрытую дверь, возле заваленного бумагами стола. Элизабет положила перед ним принесенные свитки пергамента и, выслушав какие-то его распоряжения, тут же пробежала мимо нас по коридору и исчезла за дверью соседнего зала.
— С такой прытью, — усмехнулся Хо-Ту, — она доберется до миски с настоящей овсянкой не последней.
Я взглянул на Хо-Ту и тоже рассмеялся.
Он повернул свою гладко выбритую голову, и взгляд его внимательных черных глаз встретился с моим. Некоторое время он присматривался ко мне, и затем на его лице снова появилась кривая усмешка.
— Для убийцы вы ведете себя несколько необычно, — сказал он.
— Мы идем в загоны для рабов? — перевел я разговор с опасной темы.
— Прозвучал пятнадцатый сигнал гонга. Пойдемте-ка лучше за стол. После обеда я покажу вам загоны.
Мимо нас по коридору торопливо пробегали рабы, поспешно направляясь туда, где находились предназначенные для них комнаты для приема пищи.
Я заметил также несколько слуг из свободных, расходящихся по обеденным залам, двери которых за их спиной тут же закрывались.
— Хорошо, — ответил я. — Пойдемте поедим.
Во время обеда на песочной арене зала состоялось несколько поединков — два на маркированных тупых ножах, один на кнутах и кулачный бой. Какая-то обслуживающая столы рабыня пролила вино и была тут же пристегнута к вделанному в стену кольцу для приковывания рабов и наказана плетьми. Затем появились музыканты и невольница, которую мне ещё не доводилось видеть в доме, но о которой мне сообщили, что она была танцовщицей на Косе. Девушка исполнила, причем довольно хорошо, невероятно сложный танец рабского ошейника. Кернус, как и всегда, был целиком погружен в игру с Капрусом, однако на этот раз партия затянулась и продолжалась даже после подачи паги и неразбавленного ка-ла-на.
— А почему, — обратился я к Хо-Ту, от которого мне хотелось узнать за этот день как можно больше, — в то время, как остальные едят мясо, хлеб, мед, пьют ка-ла-на, вы питаетесь одной только овсянкой?
Хо-Ту отодвинул от себя миску.
— Это не имеет никакого значения, — ответил он.
— Да, конечно, — сказал я.
Ложка из рога боска треснула у него в руках, и он раздраженно бросил её обломки в миску.
— Извините, — сказал я.
Он изумленно взглянул на меня, и его глаза блеснули.
— Это не имеет никакого значения, — повторил он.
Я согласно кивнул.
Он поднялся из-за стола и, оглянувшись на меня, сказал:
— Пойдемте, я покажу вам загоны.
В глубине зала я заметил дверь, через которую прошлым вечером увели закованного в кандалы раба и за которой исчез затем Кернус. Сегодня, к моему облегчению, ни один из проигравших схватку рабов не был закован в кандалы и выведен из зала через этот выход.