Таурентины, один за другим спускавшиеся с верхних рядов трибуны, все продолжали выбегать на арену.
Хо-Ту с кривым ножом в руке, с которого текла кровь, тоже словно вырос откуда-то из-под земли и стал рядом с нами.
В ту же секунду я едва успел отбить направленный ему в грудь вражеский клинок.
— Думаю, здесь более уместен меч, нежели твой крохотный ножик, — заметил ему Мурмилиус.
Хо-Ту выхватил меч и словно в оправдание заработал им изо всех сил.
— Убейте их! — донесся до меня крик Филемона.
Еще не меньше сотни таурентинов перемахнули через барьер, отгораживающий зрительные трибуны от арены стадиона, и бросились к нам.
Мы начали пробивать себе дорогу среди уставших, изнуренных схваткой, окровавленных таурентинов к этому новому, полному сил вражескому подкреплению.
— Я уложил семнадцатого! — крикнул Ремиус Хо-Сорлу.
— А я уже давно сбился со счета, — ответил ему Хо-Сорл.
Ремиус сердито рассмеялся и добавил ещё одного к списку своих жертв.
— Наверное, у меня на счету уже сотни две, не меньше, — тяжело дыша, продолжал подсчет Хо-Сорл.
По счастью, нападавшие таурентины не могли наброситься на нас все сразу и вынуждены были атаковать небольшими группами, справиться с которыми нам было легче.
— Слин хвастливый! — крикнул товарищу Ремиус и тут же добавил: — Девятнадцатый!
Хо-Сорл завалил на землю очередного противника.
— Двести шестой, — с легкой небрежностью довел он до сведения товарища, тут же переключаясь на очередного противника.
— Тише! — заорал Мурмилиус, и те послушно замолчали.
Теперь они дрались молча, и среди яростного звона мечей раздавались только ожесточенные вопли атакующих да стоны смертельно раненных.
— Их слишком много! — не удержался я.
Мурмилиус не ответил; он продолжал биться.
В секундное затишье я повернулся к нему, но, как и прежде, не смог различить хоть каких-нибудь черт лица этого легендарного человека.
— Кто вы? — спросил я.
— Я — Мурмилиус, — рассмеялся он.
— А почему Мурмилиус дерется бок о бок с Тэрлом Кэботом? — поинтересовался я.
— Точнее говоря, — ответил он, — это Тэрл Кэбот дерется бок о бок с Мурмилиусом.
— Что-то я не понимаю, — признался я.
— Мурмилиус, — гордо ответил он, — ведет борьбу. Он сражается.
— Я тоже сражаюсь, но мое сражение несколько отличается от того, что ведет Мурмилиус.
— Верно, — ответил он, — и прежде всего тем, что ты ведешь войну, не совсем понимая, за что именно.
— А какую же войну ведете вы? — допытывался я.
— Свою собственную, — сказал он, расправляясь с очередным нападающим.
Тут, к своему изумлению, я заметил сражающегося в наших рядах простого воина, не таурентина, шлем и щит которого не были украшены золотом, а плечи не покрывала алая накидка, свидетельствующая о принадлежности к личной охране убара.
Тут, к своему изумлению, я заметил сражающегося в наших рядах простого воина, не таурентина, шлем и щит которого не были украшены золотом, а плечи не покрывала алая накидка, свидетельствующая о принадлежности к личной охране убара.
Я не стал расспрашивать его, только с благодарностью принял его помощь.
Новый отряд таурентинов численностью человек в двести перебрался за разделительный барьер стадиона и побежал по направлению к нам.
На трибунах между тем также разгорелась потасовка не только между зрителями и таурентинами, но и между самими болельщиками, превратившимися из сторонних наблюдателей в непосредственных участников. Кое-где происходило настоящее сражение, и в нескольких местах я заметил дерущихся с таурентинами обычных воинов.
Оставшихся для удержания зрителей на местах таурентинов в конце концов оказалось недостаточно, чтобы справиться с толпой, и тысячи людей, сломив сопротивление охранников, словно гигантская волна, выплеснулись на поле и окружили ложу убара. Где-то в зрительских рядах я заметил Хула, который что-то говорил окружившим его людям, и те, сбрасывая с себя плащи и накидки, обнажали спрятанное под ними оружие и торопились вступить в борьбу против сторонников Кернуса.
Я увидел, как Филемон с белым как мел, искаженным ужасом лицом торопливо оставил ложу убара и выбрался со стадиона по индивидуальному, предназначенному только для приближенных к убару лиц выходу. За ним последовали семь-восемь таурентинов.
— Народ поднялся! — воскликнул Хо-Сорл.
— Ну, — повернувшись ко мне, рассмеялся Мурмилиус, — теперь, я надеюсь, ты не считаешь, что их слишком много?
Собравшиеся на арене таурентины, которых набралось здесь уже, вероятно, три-четыре сотни, заметались по полю, пытаясь добраться до выходов со стадиона, расположенных в нижней части зрительских трибун.
Волны народа продолжали перетекать через заградительный барьер и захлестывать песчаное поле. Среди этой многотысячной людской массы я различил несколько десятков человек с шелковыми алыми повязками на левой руке, отдающих приказы и распоряжения.
Мы с Мурмилиусом, с трудом пробравшись через груду распростертых на земле мертвых тел, подошли к Ремиусу, Хо-Сорлу и Хо-Ту. Я протянул Хо-Ту ключ от своего шлема, отданный мне Таис. Тот открыл замок и снял с меня шлем.
В лицо мне дохнул свежий воздух, в уши ворвался неистовый гул толпы. Люди приближались к нам, но слов разобрать было невозможно.