Наконец я был дома.
А ещё через мгновение я оказался в объятиях отца и своих близких друзей.
Однако уже по горечи первых взглядов, которыми мы обменялись, стало ясно, что никому из нас ничего не известно о судьбе Талоны, дочери убара убаров, ставшей некогда, несмотря на свое высокое происхождение, вольной спутницей простого воина из Ко-Ро-Ба.
О тех днях в Ко-Ро-Ба я вспоминаю с нежностью, хотя не обошлось тогда и без некоторых проблем.
Наверное, и то и другое объяснялось присутствием Элизабет.
Она уверенно высказывала свое суждение о множестве весьма деликатных социальных, гражданских и политических вопросов, обычно считающихся вне круга интересов женщины, и наотрез отказалась носить скрывающую лицо плотную накидку, как того требовала традиция от каждой свободной женщины. На ней по-прежнему были вызывающе короткие кожаные одежды тачакской девушки, и, когда она с развевающимися волосами шагала по высоким мостам города, на неё оборачивались не только мужчины, что в общем вполне естественно, но и женщины — как свободные, так и рабыни.
Однажды, столкнувшись с ней на мосту и приняв её за женщину своей касты, девушка-рабыня оттолкнула Элизабет в сторону, освобождая себе дорогу, и тут же, получив ответный увесистый удар маленького, но крепкого кулачка, оказалась лежащей на дороге, прижатой к камням коленом Элизабет.
— Ах ты, рабыня! — взвизгнула девушка, не ожидавшая получить столь яростный отпор, и, сбросив с себя прижавшую её к земле Элизабет, снова накинулась на противницу.
Они с громкими воплями вцепились друг другу в волосы и принялись немилосердно трепать и пинать одна другую, пока наконец девушка не обратила внимания на то, что не видит на неприятельнице стягивающей шею металлической полосы.
— А где твой ошейник? — изумленно поинтересовалась она.
— Какой ошейник? — с не меньшим удивлением спросила Элизабет, не выпуская при этом из рук волос своей противницы.
— Обычный ошейник, — запинаясь, пробормотала девушка.
— Я свободная женщина, — ответила Элизабет.
Силы, казалось, разом оставили девушку, и она медленно опустилась перед Элизабет на колени.
В глазах её появился ужас.
— Простите, госпожа! — воскликнула она, едва сдерживая готовые вырваться у неё рыдания. — Простите!
Ей было отчего дрожать от страха: наказанием рабу, осмелившемуся поднять руку на свободного человека, служили мучительные пытки, после которых виновного публично сажали на кол.
— Встань немедленно! — гневно потребовала Элизабет у распростершейся перед ней на коленях девушки.
Та неуверенно поднялась.
Они стояли, не спуская друг с друга глаз.
— В конце концов, — не удержалась от смеха Элизабет, — почему только рабыни могут свободно расхаживать там, где им заблагорассудится, и вести себя, как хотят?
— А ты разве не рабыня? — спросил у неё проходивший мимо воин, окидывая подозрительным взглядом её одеяние.
Они стояли, не спуская друг с друга глаз.
— В конце концов, — не удержалась от смеха Элизабет, — почему только рабыни могут свободно расхаживать там, где им заблагорассудится, и вести себя, как хотят?
— А ты разве не рабыня? — спросил у неё проходивший мимо воин, окидывая подозрительным взглядом её одеяние.
— Нет, не рабыня, — резко ответила ему Элизабет и отвесила звонкую пощечину.
Воин смущенно почесал щеку. На лице у него было написано полное недоумение. Вокруг них начали собираться люди, в числе которых оказалось и несколько свободных женщин.
— Если ты свободная, — сказала одна из них, — тебе следует стыдиться появляться в общественном месте в таком виде.
— Если тебе доставляет удовольствие ходить, завернувшись с головы до ног в простыню, можешь ходить, — парировала Элизабет.
— Бесстыжая! — в негодовании воскликнула свободная девушка.
— У тебя, наверное, волосатые ноги или уродливое лицо, — сказала Элизабет.
— Ничего подобного, — возразила девушка.
— Вряд ли, иначе ты не закутывалась бы в свою простыню, — съязвила Элизабет.
— Но я действительно красивая, — настаивала девушка.
— Сомневаюсь, — бросила ей Элизабет.
— Нет, я красивая! — обиженно повторила девушка.
— Тогда чего же тебе стесняться? — сказала Элизабет и, шагнув к девушке, к полному её ужасу, сбросила с её лица покрывало.
Все буквально остолбенели. Элизабет, не обращая внимания на её робкие попытки закрыться руками от взглядов собравшихся, принялась стаскивать с неё многочисленные одежды, пока наконец среди тяжелых складок парчи, сатина, шелка и туго накрахмаленного муслина всеобщему обозрению не открылась довольно простая, но хорошо сидящая на стройном молодом теле девушки туника, из тех, которые обычно носят свободные женщины в домашней обстановке.
Девушка действительно оказалась весьма привлекательной. Однако сейчас она стояла, заламывая руки и оглашая воздух пронзительными воплями.
Рабыня в ужасе отошла подальше, словно после подобной экзекуции над свободной горожанкой уж ее-то, рабыню, непременно должны были просто сбросить с моста.
Элизабет окинула свободную девушку оценивающим взглядом.
— Ну что ж, ты довольно красива, — сказала она.
Девушка мгновенно перестала кричать.
— Ты так считаешь?