Вне себя от негодования я шел по переплетению коридоров. Черная ненависть переполняла все мое существо, сердце, казалось, готово было выскочить из груди от ярости.
Почему он так обошелся со мной? Такова была награда за все, что я сделал? Или Марленус, увидев Элизабет, нашел её столь прекрасной, что решил оставить её наложницей в своих Садах — одной из тех сотен рабынь для наслаждений, что могут годами дожидаться прикосновения убара или небрежного знака внимания с его стороны? Люди, подобные Марленусу, склонны, не задумываясь, брать себе то, что им нравится, — будь то человек или вещь. Могло ли случиться так, что он, воспользовавшись своим положением убара, присоединил и Элизабет к своим многочисленным рабыням? Сомнительная честь для нее!
Ненависть к убару этого города, которому я помог вернуться на трон, вздымалась во мне подобно раскаленной лаве, клокочущей в недрах вулкана.
Руки невольно сжимали рукоять меча.
Добравшись до двери своей комнаты, я ударом ноги распахнул её и остолбенел, увидев в ней девушку, которая испуганно обернулась и посмотрела на меня. Она была в короткой серой тунике государственной рабыни и в неизменном ошейнике, а на левой лодыжке у неё позвякивали прикрепленные к узкой серой полоске металла пять простых колокольчиков. В глазах девушки стояли слезы.
Я обнял Элизабет, чувствуя, что теперь уже никогда никуда не отпущу её. Мы оба плакали и осыпали друг друга поцелуями, и наши слезы смешивались на щеках и в волосах.
— Я люблю тебя, Тэрл! — сказала она.
— И я люблю тебя! — воскликнул я. — Люблю, моя Элизабет!
Не замеченный нами, в комнату вошел Хул. Он принес какие-то бумаги. В глазах его тоже стояли слезы.
Неловко потоптавшись в дверном проеме, он сказал:
— До захода солнца остался всего час.
Не выпуская Элизабет из своих рук, я оглянулся на него.
— Поблагодари от моего имени Марленуса, убара Ара.
Хул кивнул.
— Вчера вечером, — сказал он, — Марленус послал её к тебе завязывать сандалии и подавать вино, но ты даже не захотел на неё взглянуть.
Элизабет рассмеялась и прижалась к моему плечу.
— Мне отказано в хлебе, соли и огне, — повернулся я к ней.
Она кивнула.
— Да, вчера вечером Хул сказал мне, что все именно так и будет.
Я перевел взгляд на Хула.
— Почему он так поступил со мной? — спросил я. — Это недостойно великого убара.
— Ты забыл закон Домашнего Камня?
У меня перехватило дыхание.
— Изгнание лучше, чем пытки и казнь, — продолжал Хул.
— Я ничего не понимаю, — призналась Элизабет.
— В 10110 году тарнсмен из Ко-Ро-Ба похитил Домашний Камень Ара.
— Я ничего не понимаю, — призналась Элизабет.
— В 10110 году тарнсмен из Ко-Ро-Ба похитил Домашний Камень Ара.
— Это был я, — сказал я Элизабет.
Она вздрогнула, зная, какую кару это влечет за собой.
— Будучи убаром, — продолжал Хул, — Марленус не может нарушить закон Домашнего Камня.
— Но он ничего мне не объяснил, — возразил я.
— Убар и не обязан держать перед кем-либо отчет, — ответил Хул.
— И это после того, как мы сражались вместе, — настаивал я, — плечом к плечу? Я помог вернуть ему трон, а когда-то был вольным спутником его дочери.
— Я знаю, поэтому и говорю тебе все это, хотя мои слова могут стоить мне жизни, — сказал Хул. — Марленус огорчен, что вынужден принять такое решение. Очень огорчен. Но он убар. Убар! Это больше, чем просто человек, даже такой, как Марленус. Это ко многому его обязывает.
Я посмотрел на него.
— А как бы поступил ты? — спросил Хул. — Смог бы ты нарушить закон Домашнего Камня своего города, Ко-Ро-Ба?
Я невольно стиснул рукоять меча.
Хул улыбнулся.
— Тогда не думай, что Марленус может нарушить закон Ара — чего бы это ему ни стоило, в каком бы отчаянии он ни был, Марленус не переступит закон.
— Понимаю, — сказал я.
— Если сам убар не станет соблюдать закон Домашнего Камня, чего ожидать от простого смертного?
— Да, убаром быть нелегко, — заметил я.
— До захода солнца осталось меньше часа, — напомнил Хул.
Я крепче прижал к себе Элизабет.
— Я принес бумаги на нее, — продолжал Хул. — Эта рабыня — твоя.
Элизабет посмотрела на Хула. Он был горожанином, и для него она была не более чем рабыня.
Для меня же она была всем самым лучшим, что существует на свете.
— Напиши в бумагах, — сказал я, — что в этот первый день возвращения Марленуса на трон рабыне Велле её хозяином, Тэрлом из Ко-Ро-Ба, дарована свобода.
Хул пожал плечами и написал то, что я ему велел. Я подписал бумаги, поставив свое имя и символ города Ко-Ро-Ба.
Хул отдал мне ключ от ошейника и ножных браслетов Элизабет, и я снял с неё оковы рабства.
— Я передам бумаги в Цилиндр Документов, — сказал Хул.
Я обнял свободную женщину Веллу с Гора, Элизабет Кардуэл с Земли.
Вместе мы поднялись по лестнице на крышу Центрального Цилиндра, где нашему взору предстали бесчисленные башни города, освещенные предзакатным солнцем облака и алеющий на горизонте Валтайский хребет.
На крышу уже доставили седла для тарна, но никто не решался надеть их на мое остроклювое чудовище.
Я помог Элизабет взобраться в седло и привязал её ремнями безопасности.
Здесь же, поодаль, стоял Хул; ветер разметал его косматые волосы, а его странные разного цвета и размера глаза неотрывно смотрели на нас.