— Я благодарен тебе за игру, — не обращая на него внимания, сказал Скорлиус Хулу.
И двое мужчин — один блестящий, непревзойденный мастер, пылкий, неистовый Скорлиус из Ара, а другой тщедушный, несчастный уродец — с достоинством пожали друг другу руки.
— Я ничего не понимаю, — сказал Кернус.
— Твое уклонение от размена обоих лучников на шестнадцатом ходу было очень разумным, — не замечая слов убара, повелителя города, сказал Хулу Скорлиус, — только я слишком поздно понял твой план и этот четырехходовой отвлекающий маневр, позволяющий тебе обходным путем выйти на комбинацию Сентиана с последующим нападением на писца убары. Это было блестяще.
Хул опустил голову.
— Я ничего не могу понять, — в сотый раз за сегодняшний вечер повторил Кернус.
— Я проиграл, — сказал Скорлиус.
Кернус оторопело посмотрел на доску. Он обливался холодным потом, руки его дрожали.
— Этого не может быть! — закричал он. — У тебя выигрышная позиция!
Скорлиус ладонью повалил на доску своего убара, отказываясь продолжать игру.
Кернус дотянулся до фигуры и поставил на место.
— Игра не окончена! — крикнул он, хватая Скорлиуса за накидку. — Ты предаешь своего убара! — вне себя завопил он.
— Нет, повелитель, — задумчиво ответил Скорлиус.
Кернус отпустил накидку Скорлиуса. Он дрожал от ярости. Они с Филемоном долго изучали позицию на доске. Хул безучастно смотрел куда-то в сторону, глубокомысленно ковыряясь в своем носу.
— Играй! — снова крикнул Кернус Скорлиусу. — Твоя позиция выигрышна!
Скорлиус ответил ему недоуменным взглядом.
— Это же захват Домашнего Камня на двадцать втором ходу, — сказал он.
— Да нет, это невозможно, — дрожащим голосом пробормотал Кернус, уставившись на слишком сложную для его понимания позицию на красно-желтом игровом поле.
— С вашего позволения, убар, я удаляюсь, — сказал Скорлиус.
— Продолжай! — настаивал Кернус, не отрывая взгляда от доски.
— Возможно, с тобой мы ещё сыграем, — наклонившись к карлику, сказал Скорлиус.
Хул радостно завертелся на месте.
Скорлиус подошел к Квалиусу.
— Я ухожу, — сказал он, — и желаю тебе всего хорошего, Квалиус.
— И я желаю тебе того же, Скорлиус из Ара, — ответил слепой игрок, и лицо его осветилось улыбкой.
Скорлиус обернулся и снова посмотрел на Хула. Карлик уже устроился на подлокотнике кресла убара и сидел на нем, болтая ногами. Однако, увидев, что Скорлиус наблюдает за ним, он спрыгнул с кресла, встал и распрямился, насколько это могли позволить его горб и ноги — одна короче другой. Он пытался стоять прямо, и это непривычное для него положение тела, без сомнения, должно было вызывать у него боль.
— Я желаю тебе всего наилучшего, маленький победитель, — сказал ему Скорлиус.
Хул не мог ничего ответить, но продолжал стоять у трона прямо, как мог, со слезами на глазах.
— Нет, я сумею развить твою позицию и выиграю! — вскричал Кернус.
— А что вы собираетесь предпринять? — спросил Скорлиус.
Кернус раздраженно сделал очередной ход.
— Наездника убара — к писцу убары, на клетку четыре, вот что! — продолжал он в одиночку вести сражение.
— Это захват Домашнего Камня желтых на одиннадцатом ходу, — усмехнулся Скорлиус.
Уже выходя из зала, не участвуя больше в игре, он на мгновение остановился перед Сурой. Женщина низко опустила голову, смутившись, что находится от него так близко. Он, растерянный, задержал на ней взгляд и затем обернулся к Корпусу.
— Красивая рабыня, — заметил он.
Кернус, поглощенный изучением позиции на игровой доске, не обратил на его слова внимание.
Скорлиус отвернулся и, прихрамывая, оставил комнату.
Я увидел, как Хул, находившийся уже возле Суры, снова со всей возможной нежностью поцеловал её в лоб.
— Иди сюда, дурак! — крикнул ему Кернус. — Я пошел наездником убара к писцу убары, на клетку четыре! Что ты теперь будешь делать?
Хул вернулся к столу и, едва взглянув на доску, передвинул одну из своих фигур.
— Он поставил наездника убара к наезднику убары, на клетку шесть, — в замешательстве произнес Кернус.
— А какой смысл в этом ходе? — спросил Филемон.
— Да никакого! Он сделан наобум, — ответил Кернус. — Это же идиот!
Я начал подсчитывать ходы, и на одиннадцатом Кернус гневно швырнул доску с фигурами со стола. Хул с тем же невозмутимым видом ковылял по залу, бормоча себе под нос слова какой-то бесхитростной песенки и сжимая в своей маленькой ладони желтую деревянную фигуру — Домашний Камень Кернуса.
Ремиус, Хо-Сорл и я завопили от радости. Сура тоже вся сияла.
— Теперь я свободен, — объявил я Кернусу.
Тот, кипя от ярости, посмотрел на меня.
— Ты будешь свободен завтра, — в бешенстве заорал он. — Причем лишь на то время, что тебе понадобится, чтобы встретить смерть на Стадионе Клинков!
Я запрокинул голову и громко расхохотался. Теперь я мог и умереть, но сколь сладка была эта минута отмщения! Я, конечно, не сомневался, что Кернус никогда не освободил бы меня, но мне доставляло громадное удовольствие видеть его, честолюбивого, без маски, униженного и публично выставленного как изменника своему слову.
Ремиус и Хо-Сорл смеялись, когда их, закованных в цепи, уводили из зала.
Кернус посмотрел на Элизабет в оковах, находившуюся в шаге от его мраморного кресла, и бешенство его ещё больше усилилось.