— Фигуры расставлены, — сказал винодел, потирая от волнения руки.
— Твои условия? — спросил игрок.
— Я хожу первым, — ответил винодел.
Это, безусловно, давало ему определенные преимущества, позволяя начать разыгрывать дебют, который мог быть ему хорошо знаком. Кроме того, делающий первый ход мог скорее развить свои фигуры и занять ими центральную часть доски, держа под контролем большую часть игровых полей. К тому же начинающий игру в некоторой степени брал в свои руки инициативу, вынуждая противника делать соответствующие ответные ходы и навязывая ему таким образом свою тактику. Поэтому зачастую при встрече профессионалов примерно равного уровня мастерства выигрыш с большей вероятностью оставался на стороне того, кто делал первый ход.
— Хорошо, — кивнул игрок.
— Кроме того, — продолжал винодел, — я оставляю за собой право сделать в ходе партии подряд три хода в любое удобное для меня время, а ты должен играть без убара и убары или первого наездника.
К этому времени вокруг играющих, помимо меня, собралось ещё четыре или пять зрителей. Здесь были строитель, два кузнеца, булочник и погонщик тарнов — плотно сбитый парень с зеленой повязкой на плече, указывающей на то, что на соревнованиях тарнсменов он болеет за зеленых. Однако спортивных полетов в этот день не было, и повязка на его руке свидетельствовала скорее о его принадлежности к персоналу, обслуживающему команду зеленых.
Никто из зрителей, казалось, не выражал неодобрения по поводу моего присутствия, но ни один из них рядом со мной не встал. Впоследствии, однако, в ходе игры в наиболее острые, волнующие моменты они нередко забывали о соблюдаемой ими дистанции. Сейчас же, когда были услышаны непомерно жесткие требования винодела, некоторые выразили неодобрение.
— Хорошо, — спокойно ответил игрок, глядя поверх доски невидящим взглядом.
— И ставка в игре, — заявил винодел, — один к восьмидесяти.
Среди зрителей поднялся возмущенный ропот.
— Один к восьмидесяти! — настойчиво повторил винодел.
— Хорошо, — согласился игрок.
— Мой ход, — сказал винодел.
— Наездник убара — к лучнику, клетка семь.
— Дебют Сентиуса, — немедленно прокомментировал один из кузнецов.
Булочник, заглянув ему через плечо, тут же передал другим собравшимся:
— Он играет Сентиуса.
Зрители сгрудились плотнее. Думаю, всех их сейчас интересовало, какими будут действия игрока в ответ на четырнадцатый ход желтых, поскольку именно тут мнения специалистов расходились: одни считали наиболее логичным выдвижение посвященного убара к книжнику, на клетку пять, другие доказывали, что наиболее предпочтительным является отход лучника убары к незащищенному наезднику убара, клетка два.
Думаю, всех их сейчас интересовало, какими будут действия игрока в ответ на четырнадцатый ход желтых, поскольку именно тут мнения специалистов расходились: одни считали наиболее логичным выдвижение посвященного убара к книжнику, на клетку пять, другие доказывали, что наиболее предпочтительным является отход лучника убары к незащищенному наезднику убара, клетка два.
К моему удивлению, игрок предпочел увести лучника убары к наезднику на клетку два, что казалось мне скорее оборонительным, нежели наступательным ходом и предоставляло его противнику возможность проведения достаточно опасной атаки, которая при логическом развитии комбинации должна была неминуемо привести к потере им посвященного на клетке пять. Когда игрок сделал этот ход, я заметил, как двое-трое из наблюдателей неодобрительно нахмурились и, переглянувшись, отошли от играющих. Винодел продолжал стандартное развитие атаки и передвинул второго лучника к посвященному на клетке пять. Лицо игрока оставалось совершенно спокойным. Я почувствовал себя разочарованным. Становилось очевидным, что игрок преднамеренно ослабляет свои позиции, хотя некоторые специалисты — причем небезосновательно — рекомендовали придерживаться именно оборонительной тактики. Тем не менее, будучи в Ко-Ро-Ба, я лично десяток раз наблюдал, как Сентиус из Коса разыгрывает свой дебют и никогда в этом месте он не отводил лучника убары на оборонительные позиции. Когда я заметил волнение, охватившее винодела, и стоическое спокойствие на невозмутимом лице игрока, я, как и многие другие, с досадой понял, что, сколь ни высока ставка в этой игре, партия будет за виноделом. Парень, судя по всему, был вовсе не плохим игроком, наоборот, он даже обладал определенным мастерством и вполне мог бы помериться силами даже с одаренными горианцами, энтузиастами своего дела, для кого игра была второй натурой, но до уровня профессионала ему было далеко — ох как далеко!
Я продолжал наблюдать, но уже без всякого удовольствия. Следующие два-три малоэффективных хода принесли игроку дополнительное ослабление его позиций, пока ещё не окончательное, но при продолжении партии в том же духе на пятом-шестом ходу обещающее перейти в безнадежное. Тут игрок вдруг собрался с силами, что заставило винодела изрядно поволноваться, и, обхватив голову руками, устремил на доску задумчивый, напряженный взгляд.
Никто из зрителей, казалось, не придавал особого значения тому, что игрок слеп и тем не менее отлично помнит каждый ход и расположение на доске фигур. Горианцы частенько играют вслепую, однако предпочитают все же не тратить лишних усилий на показное удержание в памяти постоянно меняющихся позиций. Мне самому как-то приходилось видеть на Земле шахматных мастеров, играющих одновременно на двадцати досках вслепую. Тем не менее разворачивающаяся на моих глазах партия выглядела достаточно впечатляющей.