— Я вот думаю, не отправить ли Твердохлеба к Южной Петле, — произнес он, обшаривая карманы в поисках ключа. — До полковничьего ценза парню не хватает сотни суток. Если он там кого-нибудь утопит, я протолкну чинопроизводство втрое быстрее… Когда вернемся, конечно.
Империя готовилась к войне. Боевой флот, и без того гигантский, жадно всасывал в себя миллионы и миллионы людей, призывая офицеров и специалистов запаса, его стапели работали в конвейерном режиме, выбрасывая в космос тысячи кораблей новых, упрощенных проектов, но, несмотря на все это, многовековые традиции оставались незыблемы. Для получения очередного чина офицер должен был не только вылетать «ходовой ценз», но и иметь в запасе определенное количество побед экипажа.
— Ты что же, боишься не вернуться? — подозрительно прищурился Кришталь.
Лоссберг ответил ему кривой ухмылкой. Ужин уже ждал их в командирском салоне. Генерал открыл бар, вытащил на свет божий четырехгранный штоф рома и привычным движением сорвал с пробки сургучную печать.
— Знаешь, — сказал он, — я уже ничего не боюсь, мне как-то плевать.
Тебя, дурака, жалко.
— Что ты несешь? — возмутился Кришталь.
Лоссберг хищно воткнул вилку в салат.
— Подыхать будем вместе. Вот только я еще не до конца разобрался — сейчас или потом?
— Потом — понимаю… А сейчас-то что?
— А вот Дедуля распорядился, чтобы мы с тобой в любой момент были готовы стать «каретой» для Хикки Махтхольфа. Дед снова вклеил его в какую-то секретную каверзу… Поэтому я и приказал выдвигаться к Авроре.
— Черт. — Кришталь перестал жевать и скосил глаза на бутылку. Лоссберг понял его без слов — наливать себе в присутствии старшего по чину было бестактно — и деловито разлил ароматный ром по пузатым рюмкам.
— Да-да, — улыбнулся он с мрачной иронией, — опять… Будем надеяться, что «Циклоп» мы на сей раз не угробим. Сейчас трудно найти приличный корабль.
— Вот черт, — повторил Кришталь.
***
— Я ждал вас… Идемте в сад, там сейчас лучше всего.
Борис Соловец показался Хикки несколько постаревшим. Они не виделись почти год, и за это время грузный старик заметно сдал — обвисли щеки, взгляд стал немного рассеянным. Двигаясь за его мощной фигурой, Махтхольф подумал, что Соловец, возможно, болен. Все-таки годы, а ему было глубоко за сотню, дают о себе знать: время неумолимо, от старости не могут вылечить никакие врачи.
Соловец прошел через вымощенный розоватой плиткой дворик и толкнул решетчатую калитку. Чуткий нос Хикки поплыл в тонком аромате фруктовых деревьев. Под раскидистой яблоней хозяина ждал легкий резной столик с напитками и сладостями.
— Что будете пить?
— Пожалуй, водки. Чистой.
Соловец одобрительно крякнул и запустил руку в покрытое инеем ведерко. Хикки удобно устроился в кресле, разодрал кожуру сочного банана и вдруг подумал, что старик оказался хитрее всех — до грядущего кошмара он, возможно, и не доживет. Эта мысль заставила его улыбнуться. Соловец вернул бутылку в ведерко и поднял на гостя проницательные черные глаза.
— У вас веселые новости?
— Ах, если бы… Новости у меня как раз не очень.
Четверть часа спустя, причастившись парой объемистых рюмок, старик немного порозовел и оживился. Теперь про него было трудно сказать, что старый пройдоха готовится дать дуба. Хикки навострил уши и разодрал новый банан.
— Ключевая фигура в этих конфликтах — Петух Дюваль… Сам он старается не слишком светиться, и многие действительно не подозревают, на чью, собственно, мельницу льют воду. А крутит всем именно он, Дюваль. Это ему выгодно, чтобы Золкин и Лоренцо с компанией грызли друг друга на всех маршрутах вокруг Облака, потому что так проще договариваться с таможней и чиновниками из Технического надзора. Логика тут простая: они, сволочи, вообще чуть ли не гангстеры, а я вот хороший, добрый и законопослушный. Раз так, зачем меня трогать? Лучше их, негодяев… К тому же Золкин здорово попался с наркотой — дело не закрыто до сих пор, и одному богу ведомо, чем все это для него кончится.
— Но я слышал, что он и с корварцами не слишком-то дружит, — вставил Хикки, подливая словоохотливому хозяину еще водки.
Соловец умолк и пошевелил бугристым носом, на котором была нарисована многоцветная картина его долгой и нежной дружбы с горячительными напитками.
— Водка — страшное дело, — вдруг заявил он с глубочайшей убежденностью в голосе. — Но ты знаешь, когда в пятидесятом году я подцепил на Виоле прыгучую лихорадку, только водка меня и спасла. Да, да! Были у нас там трезвенники — все уж сгнили к чертям. А я…вот.
Не чокаясь, Соловец опрокинул почти полную рюмку, шумно выдохнул и запустил зубы в ярко-красное яблоко. Хикки терпеливо ждал.
— С корварцами там картина такая, — продолжил наконец старик, — лет так сорок назад его покойник папаша инициировал на Пангее принятие хитрого закона о внутриимперском грузообороте, согласно которому любой камион, уходящий с этой, будь она неладна, Пангеи, мог сопровождаться только имперским конвоем. Корварцы его тогда чуть не пришили. Закон этот отменяли ровно через два года, но Дювалю-старшему хватило и того: он заработал столько, что мог больше не интересоваться политикой. Петуху на корварцев, в общем-то, плевать, да вот они его… Сам понимаешь.