— Вот это да, — сказал он. — А приводы управления?
— В остальных, — махнул рукой Хикки. — Там же и шестнадцать тысяч выстрелов. Нам хватит, я думаю.
— Я пойду переоденусь, — заявила Ирэн.
Хикки проводил ее понимающим взглядом и перешел в кухню. В печи дозревала курица, зарезанная по случаю переселения. За птицами ухаживал старый пьяница из соседнего поселка, приезжавший по утрам. Хикки налил себе стаканчик виски, опрокинул его в пасть и присел на узкий подоконник.
Неожиданно где-то вверху раздался истошный вой тревожной сирены боевого корабля. Этерлен вернул оружие в ящик и недоуменно выпрямился.
— Что это за дьявольщина? — спросил он.
— Это радар в дежурном режиме, — отозвался из кухни Хикки. — Я выставил его на тридцать километров… Наверное, учуял Лосси.
— А если нет?
Ответом Этерлену был негромкий шум. Генерал выбежал из дома, поднес к глазам руку и задрал голову. Из небес с легким шипением опускался черный остроносый силуэт. На сильно скошенном атмосферном киле катера жизнерадостно улыбалась рыжеволосая красавица, погруженная в нескромные девичьи удовольствия: Лоссберг одурел до того, что намалевал онанирующую дамочку поверх черно-золотых имперских крестов.
Это был его любимый «призрак» «ТР-145» — трехместный катер-разведчик, стремительный, малозаметный и почти бесшумный. По штату обычному «охотнику» такая машина не полагалась, но Лосси сумел выбить себе редкую игрушку и не упускал случая ею побаловаться. В сложившейся ситуации настоящий боевой катер мог очень пригодиться.
В черном боку машины распахнулся совершенно незаметный люк, из которого на землю выпал объемистый синий кофр. Следом за кофром молодцевато выпрыгнул и сам Лоссберг.
— Рому мне, рому! — потребовал он, заходясь смехом. — Меня чуть не поймала служба внешнего слежения. Еще немного — и они бы решили, что уже началось вторжение. Операторы видели ошибку в счислении, но никак не могли понять, то ли это цель, то ли у них мозги сдвинулись. Я все время уходил от луча, а они, бедные, наверное, руки себе намозолили. Но все-таки я могу точно сказать: контакта не было. Я прибыл на Аврору совершенно инкогнито, да…
— И слава богу, — отреагировал Этерлен, иронично улыбаясь. — Чего орешь? Ром, кажется, в кухне.
— Ты хорошо управился, — сказал Хикки, поглядев на часы. — Быстро летаешь, я бы так не смог. Тут столько гравиполей, что мои штурманы иногда по два часа не могут войти в систему. И движение, как на перекрестке в Сити…
— Нужно «скользить» поверх полей, — объяснил Лоссберг.
И движение, как на перекрестке в Сити…
— Нужно «скользить» поверх полей, — объяснил Лоссберг. — А главное, не бояться.
Он взял протянутый Хикки стакан и уселся за стол. В углах просторной кухни еще лежала неубранная пыль. Хикки не думал, что им придется задержаться в этом убежище надолго.
Ужинали в недолгих портлендских сумерках. Этерлен как следует выпил за упокой души своего друга, задумчиво пожелал всем спокойной ночи и убрался наверх, в тесную комнатку под самой крышей. С его уходом в кухне наступила тишина. Ирэн свалила тарелки в автомат, вытащила откуда-то столетней давности роман в кричаще-яркой обложке и уселась на веранде под мягким красным плафоном.
Лоссберг налил себе полный бокал — бог знает какой по счету.
— Хорошо, — сказал он, глядя, как течет в окно сизый дым сигары.
— Что — хорошо? — не понял Хикки.
— Так… Идиллический вечер в загородном доме. У меня на Сент-Илере нет покоя от насекомых, а здесь, надо же, — никого. Сухо, наверное?
— На Авроре вообще мало вредителей.
— А у нас еще такие птички водятся, с шестью, зараза, крылышками. На свет летят тучами и пищат, сволочи, всю ночь. Хм-м… Как жалко все это терять.
— Что ты имеешь в виду?
Лоссберг отпил полбокала, шумно выдохнул и затянулся.
— А ты не знаешь? Кто из нас выживет? Ты, я?
— Может, кто-то и выживет.
— Но не мы, это точно. Давай трезво смотреть на вещи, Хик: мы славно пожили. Вкусно ели, сладко спали, имели девочек…
— А жизнь теперь поимеет нас — ты это хочешь сказать?
— Смешно, Хик. Человечество прошло через свой золотой век. Просто у нас эта беда случилась гораздо раньше, чем у прочих, — мы сами знаем, почему. Да? Я не достал тебя своей философией?
— Отнюдь, я не прочь потрепаться на умные темы. Но неужели тебе действительно так уж жалко? Я думал, у таких, как ты, вырабатывается привычка к смерти. К своей собственной в первую очередь, а? Или нет?
— Ja, ja, — хмыкнул Лоссберг. — Если б все было так просто, меня бы уже сто раз укокошили. Привычка к смерти — да, и еще сто раз да. Но быть солдатом еще не значит быть ходячим покойником. Я это понял лет так в двадцать пять, когда из моего курса осталось всего двести с чем-то человек. А выпускались — почти триста. За восемь лет упокоились все, кто привык к смерти с первого курса… И это в невоюющей Империи. А что будет, когда начнем воевать? Ведь мы же не умеем и учиться не хотим. Сколько мы продержимся — лет пять, не больше? Сейчас Флот укомплектован молодой придурней, мечтающей героически погибнуть в первом же бою. А дальше? Ну, допустим, я умею выворачиваться из чужих прицелов. Таких, как я, наберется еще десятка три. Еще, может, найдется пара сотен ребят, не стремящихся на тот свет раньше сроку… И все?