— «Черный» импорт алкоголя, уклонение от налогообложения, связи с пиратами… В общем, приличный букет. Дважды судим, оба раза выходил по амнистии. Еще несколько раз срывался по недоказанности.
— Н-да, на меня Данфорд произвел хорошее впечатление. По-моему, он порядочный человек.
— У тебя странные представления о порядочности.
Хикки отставил пустую чашку и рассмеялся. Словно в ответ, где-то недалеко жалобно завыла собака.
— Пол, — сказал он, выбираясь из-за стола, — когда ты живешь в Портленде, у тебя формируются несколько иные представления о порядочности… Мы тут привыкли оценивать человека иначе, нежели это принято в Метрополии. Ты в курсе, почему я разругался со своей семьей?
— Нет, — помотал головой Этерлен. — Я не любитель ковыряться в чужих душах. Только по службе, только по службе…
— Это произошло из-за того, что мой просвещенный папаша вбил себе в голову, будто бы наша Контора вместо борьбы с внутренним и внешним врагом стала заниматься не совсем благовидными вещами… До него никак не доходило, что такая борьба не всегда может быть «благовидной» и благородной. Я какое-то время все это терпел, а потом вспылил. В итоге мы едва не подрались и теперь не общаемся уже восемь лет. Точно то же мы наблюдаем и здесь, на Острове Ублюдков: порядочность — это не только и даже не столько соблюдение законов. Существуют другие, нравственные нормы… Понимаешь меня?
— В общем, да, — вздохнул Этерлен. — Ты пожрал? Собирайся.
Час спустя они подъехали к хижине Йохансона. Хикки затормозил возле ворот и сразу обратил внимание на то, что калитка в сетчатом заборе распахнута настежь. Подходя к дому, он увидел открытую дверь; Этерлен, вдруг занервничав, ринулся вперед. Хикки осмотрелся по сторонам, но не заметил ничего подозрительного. Этерлен решительно ворвался в дом и принялся звать своего друга.
Хикки поднялся вслед за ним на второй этаж.
— Ч-черт… — хрипло прошептал Этерлен.
На светло-розовой стене небольшого коридорчика темнели кровавые пятна, уже успевшие немного подсохнуть. Этерлен распахнул дверь спальни и замер, как вкопанный. Хикки отодвинул его в сторону…
Большущая кровать Йони представляла собой сплошное озеро запекшейся крови. На смятых в ком розовых простынях лежал он сам — запрокинув к потолку почти разрубленную чьим-то ударом голову. С противоположной стороны кровати Хикки увидел женскую ногу: под окном лежала молоденькая светловолосая девушка с обгоревшей дырой в затылке. Хикки смотрел на ее неприлично вывернутые бедра, на тонкие пальцы, мертво вцепившиеся ногтями в наполовину стащенную на пол простыню, и чувствовал, что мир начинает вращаться вокруг него.
Йохансона убили не из бластера.
Этерлену было достаточно одного взгляда, чтобы понять — скорее всего это было нечто вроде топора. Спальня не имела следов борьбы, в руках Йохансона не было оружия. Выходило, что кто-то совершенно бесшумно проник в дом, рубанул Йони, а потом застрелил проснувшуюся девушку.
— Почему в коридоре кровь? — громко произнес Хикки.
— Ничего не трогай, — невпопад ответил Этерлен. — Ничего не трогай, я сейчас вызову полицию.
— Как ты думаешь, когда это было?
— Совсем недавно… Где-то на рассвете. Ты видишь, кровь успела засохнуть. А ее было много, очень много. Идем отсюда.
Слабо перебирая ногами, Хикки спустился в холл и вышел на воздух. Еще вчера он видел живого и здорового Йони Йохансона — а сейчас детектив валялся в собственной кровати с разрубленным черепом.
В сознании Хикки царила странная пустота, будто бы весь мир превратился в виртуальную бесплотную голограмму в темноте большого, наполненного какими-то звуками зала. Он смотрел на запущенные розы под стеной дома и не понимал, что видит, мозг отказывался анализировать «картинку». Перед глазами почему-то возникла первая жена, Мэгги, такая, какой он видел ее в последний раз, — смеющаяся, она махала ему рукой возле тяжеловесного белого седана «Лэнгли-Маркиз», который он купил вскоре после их свадьбы. Где-то далеко-далеко шумел Этерлен, визгливо оравший на полицейского диспетчера.
Резко дернув головой, Хикки пришел в себя.
— Совершенно потерял форму, — пробормотал он.
Из дома вышел Этерлен. В бессильно повисшей руке он держал телефон.
— Я знал его с пятилетнего возраста, — тихо проговорил генерал. — С первого курса Академии. — Он опустился на ступеньки перед распахнутой дверью и вытащил сигарету. — Это сколько лет? Сорок два… Вот черт…
— Неужели он что-то раскопал? — вслух подумал Хикки. — Вчера… может, за ним следили?
— Все может быть. Сейчас приедет полиция… потом мы созвонимся с Лоссбергом и поедем к Соловцу. Может, он что-то знает. Хорошо, что с нами нет Лосси. Это могло бы создать дополнительные проблемы.
— Почему?
— Ты не догадываешься? Командир особого дивизиона, находящийся в данный момент на «свободной охоте», и вдруг — болтается в Портленде в компании двух весьма подозрительных офицеров Конторы. Сразу начнутся всякие «мысли» и домыслы… Ты понимаешь, что мы с тобой возбуждаем у полиции оч-чень нездоровый интерес? Какими такими вопросами может заниматься парочка высших офицеров СБ? Генерал и полковник, ничего себе! Да они подохнут от любопытства. Три года назад, когда я занимался на Беатрис одним довольно щекотливым делом, в полиции нашлись особо одаренные начальники, пославшие запрос аж в планетарную Палату Заседателей. Весело было, мамочка ж моя! Дед отправил туда Козловского, чтобы он поговорил с ребятами по душам, а они встретили его скандалом — мы, дескать, в своем праве, и идите к чертям. Люди просто не понимали, с кем они имеют дело. Пришлось принимать меры — а я, само собой, получил по шее.