Мешки и ящики стаскивали в одну кучу. Некоторые ящики выворачивали в песок, их содержимое никого не интересовало. Свободных от груза кайилов лупили плоской частью ятагана и гнали в пустыню.
Две обнаженные девушки растерянно топтались в пыли, одежду с них сорвали клинком ятагана. Одна из них пыталась вцепиться связанными руками себе в волосы и жалобно причитала. Другая, напротив, злилась. Она с ненавистью смотрела на свои путы, не в силах поверить, что ее привязали к седлу. У нее были роскошные черные волосы. Голову она держала гордо и высоко.
Главарь разбойников поднялся в стременах и что-то приказал своим подчиненным. Двое бандитов тут же вскочили в седла и потащили за собой двух груженных награбленным добром кайилов. Еще один разбойник шел пешком, ведя кайила под уздцы. Привязанные к седлу пленницы неуклюже побежали за кайил ом главаря.
Сзади раздались крики. Кое-кто рискнул даже погрозить разбойникам кулаком. Остальные побежали к бурдюкам с водой. Пешком они могли добраться лишь до ближайшего оазиса Хромого Кайила, где им, безусловно, посочувствуют, но вряд ли помогут с вооруженной охраной. Ближайший гарнизон стоял в оазисе Девяти Колодцев, но к тому времени, когда весть о нападении достигнет военных, разбойники уйдут на тысячу пасангов.
Я поворотил кайила и не торопясь спустился с холма. Лагерь разбойников я вычислил еще вчера ночью. Сегодня я с ними встречусь. У меня было дело к главарю.
— Хорошо работаешь, — похвалил я рабыню.
В лагере она оставалась в полном одиночестве.
Она завизжала. Тяжелый круглый пестик длиной пять футов и диаметром более чем пять дюймов вывалился у нее из рук и опрокинул огромную миску глубиной более фута. Зерно сатарна высыпалось на землю. Я схватил рабыню за руки.
Как принято у хочевников, лагерь разбили на возвышающемся над всей равниной плато, хотя его и скрывал при этом густой кустарник. В огороженном забором из колючки загоне топтались четыре кайила. Лагерь образовывали пять шатров из неприметной ткани из шерсти кайила. Сооружения ставили выходом на восток, чтобы уловить утреннее тепло. Маленькие шатры популярны у кочевников, они едва достигают десяти футов в длину и пятнадцати в ширину. Шатры натягиваются на деревянную раму, земля под полом выравнивается и застилается циновками. Задняя часть шатра почти стелется по земле. Там, как правило, хранятся различные припасы. Традиционно в левой части шатра располагаются женские принадлежности, а в правой, вместе с одеялами и оружием — мужские. Все находится в кожаных мешках различных размеров. Женщины украшают такие мешки причудливой вышивкой.
Я огляделся. Лагерь почти не отличался от обычных стоянок кочевников. Бросалось в глаза только одно: здесь не было ни женщин, ни детей. Лишь одна рабыня присматривала за кайилами и молола зерно.
Я улыбнулся. Это был лагерь разбойников.
Девушку я отпустил.
— Ты! — испуганно закричала Алейна.
Это был лагерь разбойников.
Девушку я отпустил.
— Ты! — испуганно закричала Алейна. Она оказалась полностью одета. На ней была прошитая красной ниткой длинная юбка с каемкой, коричневая кофта с капюшоном из мягкой шерстки кайила, под которой виднелась дешевая желто-голубая блузка из репса.
На шее поблескивал ошейник, уже не мой.
Я обратил внимание на мягкие складки юбки на ее бедрах и приятный цвет блузки. Зачем рабыне такая одежда?
На ногах у нее были туфли.
В синих глазах девушки застыл испуг, белокурые волосы волной ниспадали на спину.
— Ты уже носишь сережки, красотка Алейна? — поинтересовался я.
В ушах у нее висели огромные вульгарные кольца из золота.
— Он проколол мне уши седельной иглой, — сказала она. Чего еще можно ожидать от людей в таких местах?
Обычно подобные операции проделывает кожевник.
— Он сам надел их на меня. — Алейна с гордостью погладила побрякушку — Это из награбленного.
Алейну, девушку с Земли, нисколько не смутил подарок. Мало того, что сережки были безвкусны, ей насильно прокололи уши и повесили украшение, не спросив ее мнения. И ей это понравилось. У нее даже появился здоровый румянец.
— На Горе, — сказал я, — сережки носят только бесстыжие, бессовестные рабыни, самки, довольные тем, что еще способны вызывать желание у мужчины.
— Носят ли их свободные женщины? — спросила Алейна.
— Никогда.
— Только рабыни?
— Самые позорные из рабынь. Тебе не стыдно?
Она весело рассмеялась.
— У рабынь нет гордости, — гордо произнесла она и покрутила головой из стороны в сторону. Сережки раскачивались и блестели.
Многие рабыни привыкают к сережкам и начинают выпрашивать их у своих хозяев.
— Они мне очень нравятся, — сказала она.
— Женщину может украсить только ошейник.
— Я ношу и то и другое! — рассмеялась Алейна.
— Хоть что-то тебе не нравится?
— Конечно. — Она лукаво посмотрела на меня. — Рабыням ведь можно иногда покапризничать?
— Наверное. Твой хозяин делает с тобой все, что захочет?
Глаза девушки сверкнули.
— Мой хозяин, — произнесла она, — делает со мной все, что захочет. Он очень сильный.
— Я в этом не сомневался.
— Я во всем ему подчиняюсь, — сказала она. — Он — это все. Я — ничто.
— Понятно, — произнес я.