Я потряс мягкой кожаной плетью.
— Слушай, — сказала она, — мы здесь одни. Никто не узнает, бил ты меня или нет. Скажи всем, что бил, а я подтвержу. Ты переигрываешь в своем желании изобразить из себя моего хозяина. — Она пыталась повернуться, но ничего не получилось. — Не собираешься же ты в самом деле делать из меня рабыню. Не забывай, что ты тоже землянин! — Она рассмеялась. — Всего-навсего землянин! И я требую, чтобы ты меня отпустил, Тэрл! Немедленно!
Я промолчал.
— Никто не узнает, порол ты меня или нет, — сказала
она.
— Я узнаю, — возразил я. — И еще один человек.
— Кто? — взвизгнула она.
— Маленькая хорошенькая самка слина. Рабыня Велла. Она стиснула кулачки:
— Ты можешь называть меня Элизабет.
— Кто это? — спросил я.
— Оставь, Тэрл, — простонала она.
Я улыбнулся. Она так и не поняла, что Элизабет не существует, пока хозяин не решит называть ее этим именем. Она заговорила более уверенно:
— Я — землянка. Нет никакой необходимости бить женщину с Земли, чтобы преподать ей урок, какой бы забавной ни казалась тебе эта затея. Женщина не животное, Тэрл, до которого все доходит только через боль. Женщина — это личность. Я тебе не горианская рабыня, забитое, тупое существо, полускотина! Я — личность! Я была мелочна и жестока, Тэрл. Мне жаль. Прости меня. Я извлекла свой урок. Тебе нет необходимости меня бить. Развяжи меня. Я подошел к решетке.
— Спасибо тебе, Тэрл, — сказала она. Между тем я не стал ее отвязывать. Напротив, я накинул ей на голову шелковый платок, который мешал ей говорить и дышать. При этом она вдыхала слабый аромат невольничьих духов, которыми, кстати, пользовалась до сих пор. Неожиданно ее голос потерял прежнюю уверенность.
— Я не горианская девушка. Я не готова к физическим наказаниям. Я не принадлежу к тем животным, до которых все доходит только через плеть!
Я спрятал платок за кушаком и отступил на один шаг.
— Я женщина Земли! — завизжала она. Ее маленькие ручки, накрепко привязанные к стальным прутьям, побелели от напряжения. Она извивалась, стараясь посмотреть мне в лицо.
— Тэрл! — кричала она. — Тэрл!
Я поднял плеть.
— Ты не станешь наказывать меня как горианскую рабыню! — зарыдала она.
— Ты не понравилась мужчине, — сказал я.
После четвертого удара она завопила:
— Хватит! Меня уже наказали! Я понесла наказание! Довольно! Прекрати!
После шестого она взмолилась:
— Пожалуйста, перестань! Я умоляю тебя, господин!
Я нанес рабыне двадцать ударов. Затем я отвязал ее от прутьев. Она повалилась на плиты, схватила меня за ноги и прижалась горячими и влажными губами к моим сапогам.
— Кто ты? — спросил я.
— Горианская рабыня у ног своего господина, — пролепетала она.
— Я еще не приступил к наказанию, — сказал я. Она взглянула на меня с непередаваемым ужасом и изумлением. Я повязал ей на горло вонючую грязную тряпку, а руки скрутил за спиной. Потом я потащил ее через залы. Выйдя на улицу, я снова связал ее, на этот раз уложив животом вверх на седло кайила, после чего отвез в соседний касбах, некогда принадлежащий Тарне. Там я опустил ее на самый нижний, четвертый уровень, бросил тряпку в свободную келью, а ее отвел в камеру для клеймения. Я затянул зажимы на клеймовочном станке и зафиксировал бедро невольницы. Хассан уже ждал меня там. Клеймовочные прутья раскалились добела.
Мы взяли тот же самый прут, каким накануне клеймили гордую Тарну. Прут протерли специальным раствором. При правильном обращении одним прутом можно заклеймить тысячу женщин.
— Только не это, господин, умоляю! — запричитала она.
— Хочешь ее заклеймить? — спросил Хассан.
— Да, — сказал я. — Я планировал поставить клеймо на левое бедро, чуть выше четырех рогов боска. Она будет носить стандартное клеймо горианской рабыни, каковое и положено ей, девушке, которая не понравилась мужчине.
Я вытащил из жаровни раскаленный добела прут и продемонстрировал его Велле.
— Скоро тебя заклеймят, девочка, — сказал я.
— Не надо! — закричала она. — Пожалуйста, не надо!
Хассан с интересом поглядывал на рыдающую рабыню.
— Все готово, — объявил я ей.
Оцепенев от ужаса, она смотрела то на меня, то на белый от жара наконечник прута. У самого бедра я остановился.
— Нет! — кричала она. — Нет!
— Ты будешь заклеймена, рабыня, — объявил я и приступил к делу.
Пять долгих ин я вдавливал прут в шипящее, дымящееся и потрескивающее бедро. Это клеймо превышало по размерам предыдущее, с четырьмя рогами боска, и я старался, чтобы оно получилось глубже. Хассан поморщился от запаха горелого мяса. Велла визжала и плакала.
— Отличное клеймо! — похвалил Хассан, разглядывая работу. — Просто отличное!
Мне стало приятно. Такому клейму позавидуют другие рабыни. Да и цена на паршивку будет повыше.
Я распустил ремни и ослабил зажимы, потом поднял на руки ослабевшую девушку и отнес ее в ту келью, в которой оставил ее тряпку. Там я опустил ее на солому. На горле ее ничего не было, ибо накануне я снял с нее ошейник Ибн-Сарана.
— Прими позу подчинения! — потребовал я.
На горле ее ничего не было, ибо накануне я снял с нее ошейник Ибн-Сарана.
— Прими позу подчинения! — потребовал я. Она повиновалась, села на пятки, вытянула руки, скрестила запястья и низко опустила голову. Плечи девушки тряслись от рыданий.