Я решил больше не возвращаться к этому вопросу. Чокнулся я или нет, теперь мне это было неважно. Съехал с катушек — и плевать. Жить мне это не мешает. Да и никому другому тоже.
Интересно, а найдется ли хоть один человек, которому я мешаю жить? Или мешал? Я перебрал в памяти тех, с кем мне доводилось общаться. Нет. Никому не помешал. И никому не помог.
Я неприметный камень на распутье дорог.
— Знаешь, — сказал я, — иногда мне кажется, что меня нет. Тело существует, мысли какие?то есть… А сам я далеко?далеко. Не ощущаю этого мира, понимаешь. Не чувствую, что нахожусь в нем. Где?то за пределами… Какую?то часть меня, самую нужную, отделили и выбросили в параллельный мир. Валяется там без всякого толку… А я без нее ничего почувствовать по?настоящему не могу. Осознания нет. Сделал что?то, а потом думаю — а зачем я это сделал? Разве хотел? Разве это было мне нужно?.. Всякий раз понимаю, что нет. Мог бы так и не поступать. Ничего бы не изменилось. Миру все равно, делаю я что?нибудь или сижу, сложа руки. С людьми то же самое. Есть кто?нибудь рядом или я один — без разницы. И людям и мне.
— Чувства под наркозом?
— Да нет, не так… Сложно объяснить. Ну вот, например… Сидишь ты дома. Делать абсолютно нечего. Дай, думаешь, пройдусь. Просто так, никуда… Ну и идешь себе. Идешь, идешь… Вроде и делом занята, слышишь все, видишь. Но не цепляет ничего. Понимаешь, что с тем же успехом мог бы дома сидеть и в стену смотреть. Или спать лечь. Все равнозначно. Не одинаково важно, а… Просто одинаково. Можешь придумать себе занятие на ходу, вроде, там, дома считать или лужи перешагивать. Но ведь мог бы и попросту идти, без всего этого. Будешь ты считать дома или нет — ничего не изменится. По?настоящему делать тебе нечего. Просто время убиваешь. Вот — убиваешь время. Так и я. Просто убиваю время. Минуту за минутой… А как престать это делать — не знаю.
— Ты и правда разговаривал с обезьяной? — спросила Вик.
— Ага. Она сказала, что ты знаешь ответы на мои вопросы.
— Какие вопросы?
Я пожал плечами.
— Нет вопросов?
— Ничего на ум не приходит. Так всегда бывает. Когда можно спросить, не знаешь, о чем. А когда вопросов уйма, ответить некому.
Вик кивнула головой. Я посмотрел на нее. Вид у нее был грустный, как у бездомной собаки под осенним дождем. Именно в этот момент я по?настоящему осознал, что она и в самом деле решила умереть. Сначала я не верил ей. Потом понял, что это правда. Но понял головой. Как понимаешь, что дважды два — четыре. А сейчас осознал. Очень ясно, без дураков. Мне стало страшно. Захотелось во что бы то ни стало уберечь ее. Спасти, как бы громко это ни звучало.
Глядя на ее опущенные худые плечи, я вдруг понял, что не хочу ее потерять. Несмотря на все эти «придурок» и «иди в задницу». Несмотря на ночные звонки и бросания трубок. Да даже несмотря на то, что я по ее милости нарушил закон и чуть не убил человека…
Это чувство даже отдаленно не было похоже любовь. Смертельно уставший солдат, дерущийся в окружении, вдруг увидел, что остался не один, что в соседнем окопе выжил и сражается брат по оружию. И теперь самое страшное — услышать, что его автомат замолчал. Вот что я почувствовал, глядя в тот момент на Вик.
Мы не друзья и не любовники. Мы братья по оружию. Единственные, кто остался из батальона.
— Иногда мне не хочется умирать, — тихо сказала Вик.
— Тебя никто не заставляет…
— Да.
— Может, оставишь эту идею?
— Это все, что у меня есть. Откажись я от нее, не останется вообще ничего. И тогда снова захочется умереть. Странно, да? Желание умереть — единственное, что придает смысл существованию.
— Ну тогда просто живи с этой мыслью. Собирайся умереть, но откладывай это дело на потом.
— Нет, Котаро. Уже слишком поздно. Любая идея, если слишком долго с ней жить, приобретает власть над человеком. В какой?то момент она начинает управлять им, а не наоборот. Я прошла точку возврата. Теперь мне придется умереть, даже против желания. Я ничего не могу с этим поделать. Как камень с горы. Я его столкнула. И остановить уже не получится. Как бы я этого ни хотела. Он должен упасть у подножья. Или как чихание… В носу свербит, зудит, и понимаешь, что не чихнуть ты уже не можешь. Вот?вот получится «ап?чхи»! И ты уже там…
— Ты говоришь глупости… — начал я, но она перебила:
— Не надо. Ты ничего не изменишь. Я не могу тебе объяснить… Чтобы это понять, нужно самому через это пройти. Игры со смертью всегда заканчиваются проигрышем. Даже если я не убью себя, все равно мне осталось недолго. Она почувствовала меня. И идет по следу. Обмануть ее невозможно. Она идет по следу, — повторила Вик совсем тихо.
От ее слов у меня по спине побежали мурашки.
Я силился найти какие?нибудь нужные слова, но все впустую. Все аргументы, которые приходили в голову, годились для пустой болтовни по телефону доверия.
— Ладно, — сказала Вик. — Не бери в голову. Все мы когда?нибудь умрем. Не устраивать же из?за этого сцену… Поехали обратно. Дождь начался. Не хочу мокнуть.
Когда мы подошли к машине, и я взялся за ручку двери, Вик, серьезно глядя мне в глаза, сказала:
— У смерти есть одно неоспоримое достоинство. Лишь когда чувствуешь ее дыхание, ты становишься свободным.