Я устроился удобнее на полу, сняв куртку и подложив ее под себя.
Обезьяна молчала, но на морде у нее было написано, что она пытается найти нужные слова.
— Бар приходить один не можно не, — наконец сказала она. — Ми?и испугались. Спрятались. Женщина взял зачем?
— Но я потом пришел один…
Обезьяна опять почесалась. Я подумал, что у нее, наверное, блохи.
— Испугались ми?и. Испугались. Ушли.
— Как бар может уйти?
— Не спрашиваешь о том.
— Что? — не понял я.
До чего же странная манера говорить. Конечно, смешно предъявлять подобные претензии обезьяне. Но в тот момент мне было не до смеха.
Это все нереально, — пронеслось в голове.
Незаметно я ущипнул себя за бедро. Потом еще раз, сильнее. Было больно.
Я повертел головой. Кабинет как кабинет. В том смысле, что ничего странного в стенах и мебели я не заметил. Я попробовал фокусировать зрение на разных предметах. Оно отлично фокусировалось. К звукам тоже никаких претензий не было. Ничего необычного. Ни эха, ни каких?то резонансов. Все в полном порядке. Ничто не указывало на то, что я брежу.
Ага, кроме обезьяны.
Она что?то попискивала, но я упустил начало, и теперь ее слова превращались в труху.
— Что ты говоришь? Я не совсем понял.
Она замолкла и уставилась на меня. Абсолютно осмысленный взгляд. Даже осмысленнее, чем у собаки.
— Слушаешь не? — она спрыгнула со стола и пробежала по комнате взад?вперед, словно пытаясь успокоиться. Бежала на четырех лапах. Человек в такой ситуации прошелся бы, заложив руки за спину.
Приведя в порядок нервы, обезьяна легко запрыгнула на стол и почесалась.
— Вопросы, — сказала она. — Вопросы не те. Бар уйдет не. Подождать может, да. Другое спрашивай.
— Ты на все сможешь ответить?
— Ми?и не знаем… Женщина. Женщина, да.
— Что женщина?
— Женщина знает. Она ответить. Ми?и ответить не хотим. Пока. Спроси женщина. У.
— О чем я должен спросить женщину?
Обезьяна широко раскрыла пасть и заверещала. Клыки в ярко?розовой пасти были в половину моего указательного пальца. Я поежился. Если она вдруг вздумает укусить меня, мне придется несладко.
— Тыква у тебя, да. Голова нет. Как тыква голова пустая. Ты хотеть спросить. Хотеть что? Что хотеть, то спросить и, — пролопотала она настолько быстро, что я опять уловил только суть.
— Я могу спросить у нее все, что хочу?
Обезьяна энергично закивала. Кивки сопровождались бесконечными почесываниями.
Женщина — это Вик. Других знакомых женщин у меня сейчас не было. Если не считать коллег. Вик… К ней у меня не было никаких вопросов. Во всяком случае, таких вопросов, на которые хотелось бы получить от нее ответ. Все, что она могла сказать — «псих» и «придурок». Это меня не устраивало.
Все мои вопросы касались обезьяны и бара. Но не глупо ли спрашивать галлюцинацию о ней же самой? Наверное, глупо. Что она может ответить? Что бар — это совершенно реальное место.
Но не глупо ли спрашивать галлюцинацию о ней же самой? Наверное, глупо. Что она может ответить? Что бар — это совершенно реальное место. И сама обезьяна настоящая. Конечно настоящая… В созданной больным сознанием реальности.
Получалось, что говорить с обезьяной мне было не о чем.
Я посмотрел на нее. Она не растаяла, не растворилась в воздухе. У нее не вырос гигантский хобот. Она не превратилась в сморщенного карлика. Очень устойчивая галлюцинация. Сидит, болтает лапой. И смотрит на меня. Рядом фонарик. Говорящая обезьяна с фонариком. Китайский цирк плакал бы от зависти.
В голову пришла бредовая идея.
— А можно я тебя потрогаю? — спросил я.
— Не только щекотать.
— Не щекотать тебя? — пришлось уточнить мне. Привыкнуть к ее манере говорить было не так?то просто.
— Да. Не щекотать.
Я поднялся с пола и подошел к ней. Мне казалось, что она все?таки вот?вот исчезнет. Как Чеширский кот. Сперва хвост с лапами, потом туловище, потом голова… Останется одна ухмылка. И долго будет висеть в воздухе.
Но обезьяна сидела как сидела. Посматривала на меня настороженно, но пропадать никуда не собиралась.
От нее пахло, как, видимо, и должно пахнуть от нормальной обезьяны. Шерстью, мочой и еще чем?то… Наверное, специфическими обезьяньими выделениями.
Я осторожно протянул руку, ожидая, что та встретит пустоту. Но ощутил под ладонью мягкую теплую шерсть и каучуковые комочки мускулов. Чтобы убедиться получше, слегка ткнул пальцем в обезьянье плечо. Вместо того чтобы лопнуть, она взвизгнула и клацнула зубами около моей ладони. Я быстро убрал руку и вернулся на свое место.
Отличная галлюцинация. Мое больное сознание работало на славу. Все было совершенно правдиво. Если бы не уверенность в том, что обезьяны не умеют разговаривать, я бы принял все за чистую монету.
Впрочем, ведь психи обычно принимают свои видения за чистую монету, разве не так?
Мы сидели и молчали. В голове у меня была космическая пустота. Обезьяне, видимо, было безразлично, общаются с ней или нет. Она почесывалась, что?то вытаскивала из шерсти, совала это «что?то» в рот, вертела головой, снова почесывалась, выкусывала, вылизывала… Словом, вела себя как самая обыкновенная обезьяна. Вроде тех, что развлекают туристов в парке обезьян в Никко. На миг я даже почувствовал себя виноватым, что не захватил с собой каких?нибудь фруктов, чтобы угостить ее. Но тут же вспомнил, что она любит пиво. И может говорить. Вряд ли она обрадовалась бы обыкновенному банану…