Мы с Эрствином переглянулись, я на всякий случай спросил:
— Понимаешь, что происходит?
Парнишка мрачно кивнул:
— Да, сейчас сюда соберется Совет, а потом Сектер призовет Меннегерна и тот всех убьет. Не знаю, что будет делать папа, но… Хромой, как мне быть?
— Пока не знаю… Сейчас мы все равно не можем вмешаться. Давай подождем и посмотрим, что будет дальше. По крайней мере, твой отец на той стороне, которая должна победить. Тебе только остается проследить, чтобы его не надули.
— Хромо-ой… — протянул Эрствин, — как ты можешь так говорить?! Если папа поступает неблагородно… то… я… должен…
— Должен — что? Ты должен быть на стороне отца, ибо именно это тебе велит долг вассала. Боюсь только, что хитрец Сектер собирается надуть сэра Вальнта…
— Почему ты так решил?
Ну что я мог ответить? Вообще-то, я решил так потому, что, будь я на месте Сектера, обязательно попытался бы обмануть барона.
И я слишком уважал нашего предприимчивого синдика, чтобы считать его глупей себя. Если мне в голову пришла мысль об обмане, значит, она посетила и светлую голову нашего мастера Сектера. Иначе и быть не может. Барон — слишком опасный союзник, потому что он непредсказуем и потому, что у него свои цели. Поэтому я ответил:
— Потому что только этого и следует, должно быть, опасаться. Все остальное твой отец выбрал сам. Следи, друг мой, внимательно и когда заметишь обман — помоги отцу. Это все, что ты сейчас можешь сделать.
Эрствин подарил мне кислый взгляд:
— А ты мне поможешь?
— Конечно, друг мой, рассчитывай на меня. Но моя помощь должна быть тайной и отец должен знать, что спас его ты один.
И не подумайте, пожалуйста, что я — скромный герой. Просто я не хочу, чтобы барон знал о моей осведомленности в его делах. В противном случае я превращусь в нежелательного свидетеля. Ну, а то, что я буду еще и спасителем, вряд ли изменит что-либо… Благородные господа, вроде отца Эрствина, не считают людей, подобных мне, ровней и не признают нашего права на их благодарность. Люди моего сословия лишены многих прав — и права на благодарность сильных Мира сего в том числе. Нет! Лучше не рисковать. К счастью об этом Эрствин не стал меня расспрашивать, он снова уставился на главный вход, ливдинский Совет начал собираться. Синдики, оторванные от ужина или даже поднятые с постелей, позевывая, слонялись перед входом. Кое-кто прибывал в сопровождении слуг, те — сонные и недовольные — тоже столпились отдельной кучкой чуть в стороне. Все словно чего-то ждали.
Глава 37
Я стоял в темном переулке и, глядя через плечо Эрствина на людей у входа в Большой дом, испытывал странное чувство. Я видел, что они — стражники, синдики и их слуги — просто недовольны неудобством, вызванным этой тревогой. Не более чем просто недовольны. Кто-то позевывают, прикрывая вялой ладонью искривленный рот, кто-то почесываются или нехотя оправляет второпях наброшенное платье… Они все думают лишь об одном — скорее бы закончилось ненужное приключение… Даже не приключение, а досадное происшествие, неприятность — не настолько мелкая, чтобы остаться дома, но не настолько крупная, чтобы взволновать. И вот я гляжу на них, на этих людей. Я-то знаю, для чего они собраны здесь, я-то знаю, что их ждет! Еще немного — и явится «Зло из Семи Башен», несущее им смерть. Неважно, что истинный виновник грядущих убийств — не Меннегерн, а Сектер, земляк и давний знакомец будущих жертв. Неважно. Сколько им еще осталось? Двадцать минут? Тридцать? Вряд ли намного больше — и эти люди умрут, погибнут злой смертью… И мне это известно…
Сейчас они ждут лишь прихода Лигеля, главы Совета, они надеются, что он решит все вопросы и распустит их по домам, но я то знаю — приход Лигеля станет сигналом убийцам, уже поглаживающим в нетерпении рукоятки мечей и древки секир. Смерть близка, а эти люди, на которых я гляжу, не знают ничего. Знаю я, но молчу и ничего не предпринимаю. Я отчетливо ощутил, как откуда-то из глубины — души? сознания? совести? — поднимается чувство неправильности происходящего, поднимается желание броситься к жертвам, кричать, размахивать руками, предупредить, спасти…
Я уверен, что то же самое ощущает сейчас Эрствин, поэтому он часто вздыхает и время от времени бросает на меня взгляды, в которых ожидание и невысказанный вопрос. Мы должны что-то сделать, чтобы спасти не подозревающих о смертельной опасности людей — вот что он думает. Знать о предстоящем убийстве и не предупредить жертву — это тяжело. Но мне поможет пережить это мой опыт, мое понимание невозможности спасти этих людей.
Мы должны что-то сделать, чтобы спасти не подозревающих о смертельной опасности людей — вот что он думает. Знать о предстоящем убийстве и не предупредить жертву — это тяжело. Но мне поможет пережить это мой опыт, мое понимание невозможности спасти этих людей. Если я сейчас появлюсь там с нелепыми разоблачениями, то, во-первых, мне просто никто не поверит, а во-вторых — это не помешает убийцам, а лишь вынудит их начать немедленно… И главное — отец Эрствина, барон Леверкойский… Присутствие барона среди убийц поможет пережить тяжелый миг Эрствину…
Я снова приложил к уху амулет — ничего интересного. Барон вполголоса нашептывает Сектеру о своем приключении в порту, а в отдалении вяло переговариваются члены Совета и их слуги… Вдруг разговоры смолкли — я вгляделся в освещенную факелами группу. Собравшиеся перегруппировывались, образуя полукруг перед новыми действующими лицами — на площадь вступил мастер Лигель, предваряемый двумя факельщиками и сопровождаемый двумя же стражниками. Даже в полночь и в таких неприятных обстоятельствах глава Совета не забывал о своем престиже, привилегиях и приличиях. В отличие от большинства синдиков он был аккуратно одет и потрудился организовать вот этот свой небольшой кортеж, чтобы сразу было видно, кто идет по ночному городу. Глава Совета, самое важное лицо в Ливде…