— У меня получилось!
Раздавшийся из задымленного кабинета восторженный вопль намекнул мне вопросительно поднять брови, а затем саркастически усмехнуться. Подобную дымовуху мы с ребятами устраивали еще в восьмом классе средней школы.
— Господин Краснов… — Из клубящегося в дверях дыма, точно призрак, вынырнул секретарь ректора, на которого едкий дым, похоже, не оказывал никакого влияния. — Завуч вас ждет.
Я кивнул и, кашлянув напоследок, набрал полную грудь воздуха, готовясь нырнуть в едкие облака. Неожиданно Генрих жестом остановил меня и, развернувшись к двери, махнул в ее сторону правой рукой, тут же откуда-то налетел резкий порыв ветра, и задымление точно корова языком слизнула.
— Прошу.
— Спасибо. — Я театрально поклонился, вызвав легкую улыбку на лице секретаря, и вошел внутрь.
Посредине комнаты ко мне спиной стоял невысокий человек, одетый в белый халат, и, наклонившись над столом, что-то записывал в раскрытой тетрадке.
— Кхе, кхе, — деликатно прокашлял Генрих.
— Минутку… — Хозяин кабинета закончил писать и обернулся к нам.
Я замер, а затем, медленно повернув голову к Генриху, констатировал:
— Энштеин.
— Вы ошибаетесь, — спокойно ответил мне Генрих, с тревогой в глазах смотря на идиотскую улыбку, что счастливо растекалась по моему лицу.
А как ей не растекаться, если передо мной стояла копия знаменитого ученого, чью не менее знаменитую фотографию я помню с детских лет? Да-да, ту самую, где, по предположению моего школьного друга Васи Лопаткина, он был заснят после того, как на трезвую голову попытался понять свою теорию. Судя по виду — не получилось.
— Антиох Гоймерович, — представился Энштеин, подходя ближе. — А вы, насколько я понимаю, наш новый учитель. Э-э-э…
— Краснов Ярослав Сергеевич, — представился за меня Генрих. — Учитель труда.
— Труда? — Завуч вопросительно посмотрел на секретаря, а затем резко хлопнул себя ладонью по лбу: — Точно, совсем забыл. Ну-с, молодой человек, и как вам у нас?
— Ну… — Я неопределенно повел плечами.
— Понятно, — улыбнулся Антиох Гоймерович. — Кстати, молодой человек, я тут одну интересную вещичку приготовил. — Он повернулся к столу и, взяв с него небольшую реторту, протянул ее мне: — Вот, понюхайте.
Я покосился на спокойного в стиле «а я удав, и мне все по фигу» Генриха и осторожно поднес реторту к носу. Удар по моим обонятельным рецепторам был такой, что у меня уши зашевелились и зверски захотелось найти ближайшего белого друга — ага, того самого, что всегда ночует в отдельной комнатке и которого многие из нас любят приобнять с перепою. Видимо, это желание столь явственно отразилось на моей физиономии, что этот химик-экспериментатор быстро сунул мне под нос какую-то колбочку, отчего желание обниматься исчезло, но зато появилось желание взлететь к потолку и, зависнув где-нибудь в уголку, прикинуться тучкой. Я вроде даже песенку тучки стал напевать.
— Совершенно нет реакции, — как сквозь вату донеслись до меня слова завуча. — Поразительно, Генрих, вы не находите?
— Нахожу. — Генрих подошел ко мне и, взяв меня за руку, довел до ближайшего стула и насильно приземлил на него.
«Ну нет», — возмутилось все мое тучкино достоинство, и я, громыхнув громом, стал прикидывать, как получше их облить своим дождиком, тем более что его приближение остро чувствовалось.
— Чем это вы его? — спросил секретарь.
— Да так, вытяжка из одного коралла, сейчас пройдет, — махнул рукой Энштеин.
Чего там должно было пройти? Я попытался собрать все свои «тучковые» мозги в кучку, как вдруг в них что-то щелкнуло — и ко мне вернулась ясность мыслей.
— Блин… — невольно вырвалось у меня, и я, поспешно отвернувшись, принялся застегивать ширинку с самым независимым видом — мол, со всеми бывает, а вон тот плакатик очень интересный.
— Ну-с-с-с, молодой человек, — начал опять завуч, прерывая мое изучение плаката, на котором был изображен какой-то мужик, запрещающий томной красавице сунуть руку в какой-то ящик. Мужик был маленький и плюгавенький, в больших роговых очках и колпаке со звездами, а девица была вполне ничего… кхе, даже очень. Она жадно тянула руки к небольшому ящичку, а тот тип буквально закрыл его своей тощей грудью — видать, деньги там тырил или мужские журнальчики.
— Ярослав Сергеевич. — Я вздрогнул. — Задумались?
— Да так, — почему-то смутился я.
— Ну ладно. — Завуч с подозрением покосился на плакатик.
— Ну ладно. — Завуч с подозрением покосился на плакатик. — Вы меня извините за этот маленький экспериментик, но я вынужден был убедиться. Дело в том, что подобные вам встречаются очень редко.
— Подобные мне? — удивился я.
— Да, да. — Гоймерович утвердительно кивнул. — Ладно, сейчас объясню.
И объяснил, блин.
Оказалось, что я попал не куда-нибудь, а в элитную академию, причем не просто в академию, а в элитную академию магии и прочих там прикладных наук, с нею связанных.
А учились в ней соответственно… да-да, да, вы правильно угадали — всякие отморозки. Э-э-э… точнее, детишки различных супер-пупер-магов, гениальные самоучки, всякие левши магического толка и прочий помешанный на этих вещах народ.
Короче, история создания сего заведения была проста. Как-то в стародавние времена несколько конкретно крутых ребят занимались своими повседневными делами: воевали там друг с другом, захватывали города, жгли, грабили, вели освободительные войны, изучали свойства материи, разводили бабочек… ну и прочее. Короче, народ развлекался по полной.