Невысокий толстенький тип в сером балахоне и мятой посудиной в руке:
— Господин Оба-Вам, я должен ответственно заявить, что мне сегодня недоложили каши, а это прямое оскорбление почитаемой мною богини пресветлой Артуиды, ибо я служитель ее, и к тому же моя посуда для еды не очень вместительна.
(Блин, да у тебя миска с тазик величиной, да и сам ты не выглядишь изнывающим от голода.)
Худой высокий монах с козлиной бородкой и плаксивыми глазами:
— Господин, а вон тот усатый еретик, вступив со мной в теологический спор, гнусно стукнул меня по голове томиком своего еретического учения, и это очень больно.
(Да уж, печатное слово — великая сила, а в хорошем переплете — это вообще оружие массового поражения, особенно в дискуссиях.)
Коротышка в черной рясе с желтым поясом, длинными жидкими волосенками и большим фингалом под левым глазом:
— А я хочу вам ответственно заявить, что еретичные последователи Алуна и Коша очень плохо о вас отзывались, за что я лишил бы их следующего обеда и передал бы все мне как единственному представителю настоящей веры. Чтобы я, значит, съел бы все и молился о вашем здравии с удвоенной силой.
(Ага, два раза.)
Богобоязненный старичок с каким-то нехорошим блеском в глазах:
— Молодой человек, может быть, вы все-таки послушаете мою проповедь о большом пальце правой ноги божественной Райдулии. Это очень просветит вас и направит на путь истинный.
Лысый шкет в мантии, разукрашенной какими-то значками:
— Нет, это ересь, на самом деле палец не правой ноги, а левой, и не большой, а маленький.
(Так вы сперва разберитесь между собой, а уж потом… э, и не надо старичка за бороду дергать. Дедушка, ну зачем же вы ему лысину царапаете и… гм, неплохо справа в челюсть, а вы, дедуля, еще вполне.)
Высокий мужчина с лицом аристократа и в темной мантии с золотой оборкой, визгливым таким фальцетом:
— Я буду жаловаться. Да у меня знакомые в местном совете, да вас сам ставленник за ноги подвесит и львам скормит. Да… — Косится на заглянувшего внутрь комнаты Батона, который держит уже в лапах светящийся гвоздь и явно целится куда-то ниже пояса. — Впрочем, если вы меня отпустите, то я никому не скажу.
Я молча показываю ему международную фигуру из трех пальцев — судя по его виду, тот ее прекрасно знает и, вздернув голову, гордой походкой удаляется в глубь комнаты. Эх. Блин. Да за что же такое на мою бедную голову! Три дня уже выслушиваю это нытье и жалобы.
Эх. Блин. Да за что же такое на мою бедную голову! Три дня уже выслушиваю это нытье и жалобы. А ведь взрослые мужики вроде бы, а ведут себя как избалованные дети. Хотя не, есть парочка вполне вменяемых, но те спокойно сидят себе в уголке и в картишки перекидываются да изредка спрашивают, когда их отпустят. Сильно не бузоторят, в теологические споры с остальными не вступают и другим своей веры не навязывают.
— Господин Магфиг! Господин Магфиг!
Так, надо делать отсюда ноги, а то своими просьбами совсем меня достанут. Вот спрашивается, на фиг Дорофеичу надо было представлять меня таким именем. Мало того что это дурацкое «Магфиг», так еще и «Оба-Вам» — великий джудай. Джордж, который Лукас, нервно корчится в припадке хохота и дергает ножкой.
Кстати, многие из тут содержащихся, судя по всему, даже не против данного пленения, особенно те, что из числа неместных. А что, их тут не бьют, крыша над головой есть, да к тому же кормят как на убой. Дорофеич вон два дня кашеварит без продыху. Одной перловки ведра два извел. А ребята его кашу с мяском ух как уплетают, любо-дорого посмотреть. Правда, знать им, откуда это мясо, совсем не обязательно, как и тот факт, что Батон по ночам куда-то отлучается, а местные кошки и собаки квартал уже за версту обходят. Народу нравится, гном у нас «человек» небрезгливый, а я лично и на рынке покушаю, хотя у меня страшное подозрение насчет местных пирожков с мясом — очень уж по запаху похоже. Ну да ладно. К тому же собравшемуся (пусть и не по своей воле) здесь люду явно нравится общение друг с дружкой — не зря же тут постоянно пыль столбом и дебаты как в Государственной думе в моем родном мире. Три дня прошло, а они уже какие-то фракции создают и, по-моему, даже комитеты, скоро спикера изберут — тогды точно трындец… Не, пора прекращать этот балаган, да и «караул устал».
— Господа монахи, святые отцы и прочие, — начал я, правой ногой и рукой держа на расстоянии очередного просителя. — Хочу вам сообщить приятную новость. Сегодня вечером мы покидаем ваш город, и поэтому вы все вскоре будете свободны.
На мгновение наступила тишина, а потом все так дружно загомонили, что я уши руками зажал.
— Это еще почему!!! Произвол!! Мы требуем продолжения нашего удержания!! Заложники — тоже люди, они хотят сидеть взаперти и есть кашу!!! Даешь добровольное заточение!!
И еще много чего в том же духе. Я, конечно, не стал слушать и торопливо ретировался за дверь, закрыв засов и подперев ее на всякий случай стулом.
— Опять бушуют? — с сочувствием в голосе поинтересовался Дорофеич.
— Не то слово, — вздохнул я. — Уходить не хотят — очень уж им твое варево по душе пришлось.
— А то, — усмехнулся гном, важно поглаживая бороду. — Уж я-то толк в еде знаю.