Надежда на лице генерала помаленьку переходила в уверенность — или, по крайней мере, намек на таковую. А это означало, что дело сдвинулось…
— Господин ротмистр, господин поручик… — начал генерал осторожно, готовый в любой момент пойти на попятный. — Если я правильно вас понял, ваш визит ко мне вызван исключительно уверениями полковника Панафидина, будто в столе у меня находятся некие… предосудительные бумаги?
— Совершенно верно, — сказала Ольга.
Она поставила раскрытую коробку с фермуаром на стол, достала продолговатый футляр, в котором покоилось колье, и залюбовалась им столь же демонстративно.
— Господин поручик, — мягко произнес генерал, — вас не затруднит убрать руки и не держать меня более? Право слово, я вовсе не намерен… совершать глупости… особенно теперь, когда, сдается, имею дело со здравомыслящими людьми…
Ольга, посмотрев на сообщника, чуть заметно кивнула. Фельдмаршал отпустил сановника, но сварливо предупредил:
— Смотрите у меня, я буду наготове…
— Итак, господин ротмистр… — сказал генерал довольно уверенно. — Из ваших слов вытекает: если вы, вернувшись, доложите по начальству, что ничего предосудительного не отыскали, гнусный навет с меня будет снят?
— Пожалуй, — кивнула Ольга.
— Будем откровенны, как офицер с офицером, — продолжал генерал, уже даже слегка улыбаясь. — Здесь, в ящике, и в самом деле лежит парочка бумаг… о, совершенно невинных, но могущих в сложных обстоятельствах чьему-то взбудораженному воображению показаться… гораздо более серьезными и предосудительными, чем они есть… Время сейчас напряженное, после известного прискорбного недоразумения на маневрах иные учреждения и облеченные властью люди готовы действовать опрометчиво, не вникая в тонкости… А ведь бумаги эти — совершеннейший пустячок! Иногда пожилые, солидные люди в чинах и званиях увлекаются разными дурацкими… прожектами столь же рьяно, как юные поручики… Но должно же понимать разницу меж безответственной болтовней юнцов и забавами скучающих генералов…
— Предположим, я начинаю понимать эту разницу, — сказала Ольга.
— И что прикажете делать?
— Вы, вернувшись к себе в департамент, доложите, что ящик мой был совершенно пуст… или что там лежали совершенно безвредные служебные документы… вот, например… — он схватил лежавшую перед ним стопу казенных бумаг и подвинул ее на краешек стола. — Вряд ли ваше начальство пошлет кого-то проверять ваши действия… а если и так, то от ненужных бумаг и следа не останется даже раньше, чем вы успеете покинуть дом.
— И где же наш выигрыш во всей этой истории? — спросила Ольга с улыбочкой.
Генерал выразительно уставился на футляр в ее руках. Должно быть, он все же боялся вслух называть вещи своими именами — история очень уж серьезная…
— Вы знаете, ваше высокопревосходительство, — сказала Ольга весело. — Я ощущаю, что у меня начинает прорезываться талант к чтению чужих мыслей, словно у того итальянца, как его? Пинетти, Канетти… который демонстрировал это умение в цирковом балагане месяц тому… Господин поручик, приберите бумаги…
Проследив за ее взглядом, Фельдмаршал взял охапку безобидных бумаг со стола, тщательно их подровнял в аккуратную стопу и, зажав ее под мышкой, застыл в позе исправного нерассуждающего служаки.
Ольга тем временем взяла со стола красный сафьяновый портфель с золотыми застежками и вытисненным в верхнем правом углу гербом Сперантьева. И принялась укладывать туда футляры с драгоценностями. Генерал наблюдал за ней со смешанным выражением сожаления и радости. Когда в портфеле исчез последний футляр, он, не сдержавшись, воскликнул протестующе:
— Как, вы намерены взять всё?
— Ну разумеется, — сказала Ольга, и глазом не моргнув. — Жизнь, свобода и незапятнанная репутация этого стоят, не правда ли? Речь, не забывайте, идет не о пустяковом прегрешении, а, выражаясь казенным языком уголовного уложения, попытке…
— Оставьте, оставьте! — взмахнул руками Сперантьев. — Действительно… Снявши голову, по волосам не плачут… Ну ладно, ну хорошо… Я уверен в вашей деликатности, господа, — сказал он уже достаточно жестко. — Огласка вам повредит гораздо более, нежели мне…
— Будьте спокойны, — кивнула Ольга. — Если обе стороны будут держать в тайне это… прискорбное недоразумение, никто ничего никогда не узнает! — Она продолжала с ноткой угрозы: — Вот только, ваше высокопревосходительство… Мне бы не хотелось, чтобы после уничтожения бумаг вы решили, что оказались теперь в безопасности и можете все перерешить… Ситуация такова, что излишнее привлечение внимания к этой истории…
— Я все прекрасно понимаю, — сказал генерал, нахмурясь.
— Вот и отлично, — Ольга вновь бросила руку к каске. — Честь имею!
Лакей так и стоял на том месте, где они велели ему дожидаться. Он встрепенулся, заслышав, как в генеральском кабинете залился колокольчик.
— Идите, коли уж вас призывают, — сказала ему Ольга. — Вы нас более не интересуете…
Лакей обрадованно кинулся в кабинет.
— Теперь побыстрее уносим ноги, — сказала Ольга сообщнику. — Чего доброго, успеет спалить бумаги и поднимет шум, крича, что его ограбили…
…Она так и сидела в форменных жандармских чикчирах и белой накрахмаленной рубашке, разве что мундир скинула.
— Вы нас более не интересуете…
Лакей обрадованно кинулся в кабинет.