— Что вы себе позволяете?
Чиновник, морщась, хлопнул широкой ладонью по столу и прикрикнул:
— Ты мне тут не фордыбачь! — и спокойнее продолжал: — Вечно одно и то же… Слушай-ка спокойно, милочка… и отвыкай так разговаривать. В твоем положении так себя вести совершенно не подобает…
— Вы с ума сошли? — поинтересовалась Ольга ледяным тоном.
— Ох, как же мне это надоело… — вздохнул чиновник, словно жалуясь ей на свою нелегкую судьбину. И продолжил совершенно другим голосом, казенным, сухим, безразличным: — Имею довести до твоего сведения, милочка, что по разбору всех связанных с наследством покойного князя Вязинского имущественных бумаг подняты и те, что касаются твоего состояния. Вольной в княжеских бумагах не обнаружено, зато найден недавний документ, согласно коему твой покойный хозяин с безупречным соблюдением законов Российской империи тебя продал, на что имел полное право. А, да читай ты сама! Ты ж, как я понял, грамоте обучена…
Он бросил на стол перед собой несколько бумаг — орленых, казенного вида — и полуотвернулся, сопя и всем своим видом выражая, что дело, которым он сейчас вынужден заниматься, ему ни малейшего удовольствия не доставляет.
Видя, что появился шанс разобраться в происходящей фантасмагории, Ольга проворно взяла бумаги, пробежала их глазами.
И буквально задохнулась от удивления.
Первая бумага была выпиской из какого-то ревизского документа, гласившей, что среди прочих душ, принадлежавших покойному, числится и «крепостная девка безвестного происхождения Ольга Иванова Ярчевская». Вторая оказалась купчей, согласно которой князь за два дня до смерти продал означенную девку своему брату, камергеру Вязинскому. Третья свидетельствовала, что деньги князем получены сполна, купчая зарегистрирована в соответствующей инстанции и господин камергер, таким образом, является полновластным хозяином крепостной девки Ольги Ивановой Ярчевской.
Это было настолько неожиданно и дико, что не умещалось в сознании. Ни мыслей, ни соображений — голова совершенно пуста. Ольга знала одно: так поступить с ней князь ни за что не мог, это настолько на него не похоже, что все происходящее казалось дурным сном, кошмаром. Вот только вокруг, никаких сомнений, была доподлинная явь…
— Что за вздор? — только и смогла она произнести, растерянно, тихо, почти беспомощно. — Это какая-то глупая шутка…
— Да будет тебе, — поморщился чиновник. — Я в означенный в документах день сам был приглашен в этот кабинет к господину генералу, оказавшему мне честь предложением участвовать в составлении этих бумаг и соблюдением законности оных… Моим канцеляристом писано и мною заверено. Так что ты, голубушка, не впадай в ажитацию, а собирай-ка вещички, потому как твой хозяин тебя желает нынче же к себе в дом перевезти…
Ольга наконец сообразила, что было не в порядке с теми тремя в цивильном. То ли от них не исходило ни малейших чувств и эмоций, то ли она не могла их почуять, а следовательно…
Она ничего не успела сделать: трое обступили ее, и Ольга почувствовала, как вокруг талии у нее туго затянулось нечто вроде жесткого ременного пояска. Опустив глаза, она увидела, что именно так и есть: черный кожаный поясок, представлявший собою причудливое плетение тоненьких полосочек, образующее симметричные узоры с узелками и свободно свисавшими кое-где концами-кисточками.
Опустив глаза, она увидела, что именно так и есть: черный кожаный поясок, представлявший собою причудливое плетение тоненьких полосочек, образующее симметричные узоры с узелками и свободно свисавшими кое-где концами-кисточками.
Что-то странное с ней произошло. Она могла исключительно думать, и не более того — тело не подчинялось, Ольга вообще его не чувствовала. Стояла, как живая статуя, видя и слыша все происходящее вокруг, но не могла шевельнуться, заговорить, произнести хоть словечко…
Мысли смятенно бились, словно птичка в западне (на нее как раз набросили кружевную накидку, скрывшую поясок, все было проделано так молниеносно, что чиновник, все еще полуотвернувшийся, так ничего и не заметил, а его подчиненные о чем-то вполголоса беседовали меж собой). Ольга уже догадалась, что попала в ловушку, стала жертвой заговора и коварной интриги, — седой, она успела понять, не врал нисколечко, он и в самом деле был уверен, что беседовал с самим генералом, вот только в обозначенный в документе день генерал вообще не появлялся в особняке, поглощенный до предела какими-то делами Главного штаба, он уехал вечером предшествующего дня и вернулся утром последующего. Следовательно… Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, с кем, не ведая о том, столкнулся чиновник и кто предстал в генеральском облике.
Немного опомнившись, Ольга, кипя от злости, попыталась нанести удар, но тут же с ужасом ощутила полнейшее бессилие. Она, казалось, не только обездвижела и онемела, но и растеряла все свои колдовские способности. Как будто их никогда и не было! Ничего не осталось, кроме бессилия, немоты и мятущихся мыслей…
Один из подчиненных, подобострастно склонившись, зашептал что-то начальнику на ухо.
— Ну вот и ладненько, — сказал тот, вздохнув с видимым облегчением. — Все устроилось, никто истерик не закатывает… — он глянул на Ольгу с неуклюжим сочувствием. — Милочка, мы ведь не звери, что тут поделаешь… коли по законам Российской империи… Не нами заведено, не на нас, надо полагать, и кончится… — и он повернулся к тем, в цивильном. — Господа, вы б девку увели побыстрее, черным ходом, а то, знаете ли… Еще барышня нагрянет, начнутся ненужные сложности…