— Я безмерно удручен, Ольга Ивановна, что вижу вас в столь плачевном положении…
Ольга, сузив глаза, ответила:
— Вот странно, я не полагала в вас мелочности… А ведь это дешевая мелочность, ваше сиятельство, — зубоскалить подобным образом…
— Ну что вы, милая Оленька, — сказал камергер спокойно. — Право, я и не собирался злорадствовать, насмехаться, торжествовать. Я говорю именно то, что думаю. Я и в самом деле удручен тем, что вижу вас такой… и еще более удручен вашим непреходящим упрямством. Вам прекрасно известно, что достаточно одного вашего слова — и положение переменится коренным образом…
— Ах, вот как… — воскликнула Ольга. — Значит, мы с вами продолжаем твердить старую мужицкую присказку: на колу мочала — начинай сначала…
Бросив взгляд через его плечо, она обратила внимание, что зеленая полоска света, сковавшая медведя в совершеннейшей неподвижности, так и висит в воздухе, вовсе не исчезнув. Что-то шевельнулось в сознании — чересчур мимолетная и тут же ускользнувшая мысль, которую Ольга не успела осознать и вернуть…
— Вы ошибаетесь, — сказал камергер, досадливо поджав губы. — Бесполезные разговоры, переливание из пустого в порожнее, кончились. Ситуация, как вы видите, недвусмысленна. Итак… Вы нам, конечно, испортили игру… так, самую чуточку. Все главные действующие лица на свободе, вне подозрений… или, по крайней мере, против них не имеется ни малейших улик. А это позволяет думать, что следующая наша попытка окажется гораздо успешнее… Но не будем об этом. Давайте о вас. Уговоры кончились, они, теперь ясно, бессмысленны. Свое безрадостное положение и полное отсутствие шансов вырваться отсюда вы должны прекрасно понимать… Не так ли?
Ольга молчала, гордо задрав подбородок.
— Прекрасно понимаете, — кивнул камергер. — Так вот, делайте выбор. Я буду предельно откровенным, потому что либо вы отсюда выйдете нашей, либо… вообще не выйдете. Так уж сложилось, что у вас есть некий дар. Именно у вас, Оленька. То, что вы получили в наследство от этого провинциального колдунишки, наложилось на ваш дар, дремавший доселе в глубинах сознания. И этот ваш дар нам… ну, не то чтобы необходим, но был бы полезен. На худой конец, мы проживем и без него, но присоединить его к тому, что мы уже имеем, было бы недурно. Присоединить можно двумя способами: либо вместе с вами, либо без вас, без вашей личности. И такое возможно. Вы знаете, как получают коньяк из виноградного вина?
— Никогда не давала себе труда узнать поточнее, — сказала Ольга. — Коньяк я не пью…
— Процедура весьма несложная, — сказал камергер. — Именуется она возгонкой, или, если совершенно уж по-научному, дистилляцией. В нехитром аппарате вино подвергается нагреванию и выпариванию, вода улетучивается, остается крепкий экстракт, каковой и именуется коньяком… Так вот, примерно такую же операцию нетрудно проделать и с вами. Своеобразной дистилляции подвергнется не ваше тело, а личность. Экстракт, то бишь дар, мы заберем себе. И в нем уже не останется ничего от вашей личности.
Своеобразной дистилляции подвергнется не ваше тело, а личность. Экстракт, то бишь дар, мы заберем себе. И в нем уже не останется ничего от вашей личности. Все, что делает человека личностью, в ходе процедуры испарится, как испаряется лишняя влага из подвергнутого перегонке вина. Останется живое тело… совершенно лишенное даже зачатков разума и живущее, как безмозглое растение. Вот в таком виде вас можно преспокойно вышвырнуть за ворота. Вы ничего не объясните тем, кто вас найдет, потому что вас уже не будет. Никогда. Вот, собственно, и все. Вы весьма неглупы и знаете теперь достаточно. К чему разводить долгие церемонии? Хотите что-нибудь сказать?
— Сказать я хочу одно, — произнесла Ольга. — Все это, — она кивнула в сторону неподвижного медведя, окинула взглядом камеру, — ужасно пошло и мелко даже для авторов самых бездарных романов.
— Совершенно с вами согласен, — кивнул камергер. — Но мы, собственно, не имеем к этим… декорациям особого отношения. Видите ли, дом этот куплен у некоего разорившегося помещика и с тех пор не перестраивался. Бывший хозяин все и придумал. И подземелья, и крюк с механизмом, ослабляющим цепь, и все прочее досталось нам вместе с домом. Еще десять лет назад прежний хозяин находил удовольствие в том, чтобы с помощью этого впечатляющего подвальчика забавляться со своими крепостными: строптивцами-лакеями, несговорчивыми девками, которые оказывались настолько беззастенчивы, что отвергали барскую любовь… Не мы это придумали, а самый обычный человек, не имеющий к иным никакого отношения. Мы всего лишь использовали то, что было под рукой. Медведь, разумеется, уже наш, нами купленный у новгородских мужичков, если вас интересуют столь мелкие детали… Но давайте вернемся к делу.
Он извлек что-то из-под полы сюртука, поднял руку к лицу Ольги и разжал пальцы. Черный шар остался висеть в воздухе — величиной с большое яблоко, покрытый кое-где едва заметными углублениями, окутанный сеткой скользивших по его поверхности багровых искорок.
— Все очень просто, — сказал камергер. — Вы возьмете его в правую руку и повторите клятву вслед за мной. Она короткая…