Они поднялись в комнату на втором этаже, где на маленьком круглом столике горели спокойным пламенем шесть свечей в старинном вычурном шандале, а на столе побольше красовалась бутылка шампанского. Миски с молоком Ольга там уже не увидела — Нимми-Нот, укрываясь, ее, надо полагать, прихватил с собой.
— Присаживайтесь! — Ольга указала на кресло. — Не угодно ли шампанского?
— Не откажусь, — сказал Бенкендорф, откладывая шляпу на свободное кресло. — Значит, вот здесь вы и обитаете…
— Как вы меня нашли? — с искренним любопытством спросила Ольга.
— Служба-с, — с безмятежным видом ответил граф. — Это было не так уж трудно, поскольку ваше имя присутствовало в официальных бумагах здешней полицейской части… Вообще, корнет, вы, должно быть, не знали… Но вы стали уже заметной фигурой в Петербурге. Вот парадокс, еще и благодаря скромному провинциальному мундиру. Иногда как раз скромный мундир выделяется на фоне множества блестящих гвардейских, потому что редок. Вы бывали в известных домах, появлялись в обществе с известными людьми, и потому в конце концов о вас заговорили. Наш город, в сущности, мало чем отличается от деревни — всякое новое лицо, если оно заслуживает внимания, вызывает пересуды. Вы, должно быть, на таковое вовсе не рассчитывали? У меня сложилось впечатление, что вы стремились быть незаметнее…
— Зачем мне? — с самым безмятежным видом пожала плечами Ольга.
— Ну, мало ли какие у человека могут быть побуждения… — граф усмехнулся. — Вы несколько напряжены, корнет?
— Я? С чего вы взяли?
— А мне вот кажется, что вы с нетерпением ждете закономерного вопроса: почему вы скрылись с маневров? А в самом деле, почему? Ах, я, кажется, догадался… Скромность?
— Вас это удивляет? — спросила Ольга.
— Крайне похвальное качество для молодого человека… Но неужели даже в такой ситуации? Император по окончании маневров пришел в ярость, обнаружив, что мы не в состоянии разыскать его спасителя…
— У меня… были причины, — сказала Ольга.
Страха она не испытывала: уже знала, что там, снаружи, графа дожидается один-единственный верховой, и никого более он с собой не привел. К тому же чрезвычайно легко было лишить и Бенкендорфа, и его спутника памяти о событиях последнего получаса.
Страха не было, а вот любопытство разгоралось: все происходящее выглядело по меньшей мере странно. Почему граф нанес визит именно таким образом?
— И, должно быть, достаточно веские причины… — Бенкендорф помолчал, потом произнес тем же бесстрастным светским тоном: — Если бы вы только знали, милейший корнет, как меня подмывает вас арестовать…
— За что же?
— Хотя бы за самозванство.
— Простите?
— Ну, полноте, что вы, как дитя малое, — сказал граф не без укоризны. — Существует отлаженный механизм и бумажная отчетность… Первое, что я сделал после вашего исчезновения, — поднял бумаги Главного штаба.
В списках Белавинского гусарского полка корнет Ярчевский не значится. И нет никакой надежды, что нерадивый писарь перепутал вашу фамилию — фамилии корнетов полка ничуть не похожи на вашу, так что об ошибке речь не идет. Имеется в Белавинском, правда, Гурчевский, но от роду ему тридцать пять лет, звание он носит поручика и должность занимает полкового квартирмейстера, так что это заведомо не вы… Вот, кстати, корнет! Я что-то запамятовал фамилию командира Белавинского гусарского. Не назовете ли? А фамилию вашего эскадронного командира?
На какое-то время воцарилось тягостное молчание.
— Вот то-то, — сказал граф будничным тоном. — Могло, конечно, случиться так, что вас приняли в полк уже после отправки соответствующей отчетности и вас просто-напросто нет в старых списках. Но поскольку вы не знаете даже имен «ваших» командиров, от этого предположения, думается, придется отказаться. Не так ли?
Ольга молчала. Никаких толковых отговорок у нее для такой ситуации заготовлено не было, а врать наспех, путаясь и запинаясь, было бы унизительно.
— Итак, корнет, вы, простите, самозванец, — сказал Бенкендорф удрученно. — Правда, в полицейских бумагах среди лиц, разыскиваемых за серьезные прегрешения, вы не значитесь — но кто вас знает, вдруг вы нагрешили где-то в других местах, а здесь, в Петербурге, ничего и не успели натворить противозаконного. Вот если бы была возможность в кратчайшие сроки изучить розыскные бумаги всей империи… Но подобное лежит в области самых безудержных фантазий… — граф отставил бокал, наклонился вперед. — Знаете, чего я не могу понять, корнет? Отчего вы так вызывающе, возмутительно спокойны? А вы совершенно спокойны, это видно, в вас нет и тени беспокойства, тревоги, не говоря уж о страхе. Так ведет себя человек, невероятно уверенный в себе. Но ведь ваше положение, согласитесь, не из лучших. И тем не менее вы необычно спокойны… Ну ладно, предположим, в соседней комнате у вас спрятаны сообщники, которые меня зарежут во мгновенье ока и помогут вам бежать… Но вы же не могли не видеть из окна, что на улице остался мой сопровождающий офицер? Ловкий малый, вооруженный, готовый к любым неожиданностям… Почему вы так спокойны?
Ольга усмехнулась:
— Я не совершил ничего противозаконного и потому не вижу причин тревожиться…