— Я и не имею такого намерения. Слово чести.
— Знать бы еще, что на ваше слово чести можно полагаться… Простите. Нервы. У меня нет ни малейшего намерения вас оскорбить… Итак, вы можете сообщить мне что-нибудь полезное?
— Пока — нет.
— Пока? — поднял брови Бенкендорф. — Интересное заявление. Вы и не представляете, сколько эти два слова говорят хитрой полицейской ищейке…
— То есть? — насторожилась Ольга.
— Ну, это просто, — с оттенком превосходства сказал Бенкендорф. — Там, на маневрах, вы заявили государю, что состояли в заговоре, были вовлечены… Это наверняка не соответствует истине. Судя по вашему уверенному тону, вы намерены и впредь добывать сведения о заговорщиках?
— Ну разумеется, — сказала Ольга.
— Следовательно, вы никогда не состояли в заговоре и не были в него вовлечены. Будь вы членом тайного общества, после сегодняшних событий ни за что бы не рискнули там более появиться — они вас моментально прикончили бы за то, что вы сорвали их планы. Отсюда явствует, что у вас есть какие-то другие пути для получения сведений.
— Возможно.
— И какие же?
— Вы не поверите, граф.
— Бросьте. Я сейчас нахожусь в таком состоянии, что готов поверить всему на свете.
— Сомневаюсь, — сказала Ольга. — По-моему…
Она замолчала, прикрыла глаза, даже тихонько простонала сквозь зубы — настолько болезненным и непонятным было то, что на нее внезапно обрушилось неслышным ураганом — и тут же улетучилось. Приступ невероятной слабости, лютого горя, смертной тоски сковал тело и сознание, ударил так, что захотелось выть. Это ощущение тут же схлынуло, но само воспоминание о неведомом ударе было настолько омерзительным, что Ольгу затошнило и она с трудом овладела собой.
— Что с вами?
— Пустяки, — сказала Ольга, — ноет зуб… Ну что же, ваше сиятельство… Давайте заключим некий договор? Как только мне удастся что-то узнать… нечто, способное сойти за надежные улики, я немедленно поставлю вас в известность. У меня свои счеты с этими господами, и потому я не остановлюсь и не успокоюсь…
— Боже мой… — с досадой сказал Бенкендорф. — Я себя чувствую персонажем авантюрного романа — таинственные незнакомцы, неизвестно откуда взявшиеся, мистические странности, нераскрываемые загадки… Мерзость какая! — он взял со стола свой бокал и жадно осушил его.
— Хорошо. Учитывая сложившуюся ситуацию, я рискну вам поверить. Потому что не вижу другой возможности. Но, повторяю, бойтесь обмануть мое доверие. В этом случае для вас станет крайне неуютной вся империя… Вы можете назвать какие-то сроки?
— Увы… — развела руками Ольга.
— Торопитесь. Вдобавок ко всему государь рвет и мечет, желая видеть своего спасителя…
И тут Ольгу осенило.
— Хотите получить ниточку уже сейчас?
— Слушаю? — насторожился Бенкендорф.
— Ну, коли уж так случилось… Поговорите с Вязинским. Я имею в виду не камергера, а генерала. Его в свое время пытались вовлечь. Он категорически отказался, но из благородства и родственных чувств сохранил все в тайне. Если вы сумеете ему объяснить, что излишнее благородство в данной ситуации неуместно…
— Я попытаюсь, — сказал Бенкендорф, вставая. — Значит, вот оно что… Генерал Вязинский… — он поглядел на Ольгу как-то странно. — Совершеннейший вздор, конечно, но я хватаюсь за любую соломинку, и в голову лезет чушь… Вы мне напоминаете…
— Кого?
— Вздор, вздор… Разрешите откланяться, — его голос вновь приобрел холодную деловитость. — Вы дали чрезвычайно ценный намек, генерал Вязинский сейчас наверняка в Главном штабе… До свидания, и помните наш договор…
Он был уже в дверях, когда Ольга встала с кресла и, подняв руку ладонью вверх, пробормотала себе под нос несколько слов. Граф Бенкендорф послушно развернулся к ней — уже движением марионетки, лишенной собственной воли, замер, уронив руки, его лицо стало отрешенно-пустым.
— Что случилось в Петропавловской крепости? — спросила Ольга.
— Вздор, вздор, — ответил граф тусклым голосом. — Часовой, каналья, клялся и божился, что с наступлением темноты в коридор каземата, изволите ли видеть, вползло через дверной проем нечто вроде темного облака и окутало его целиком. Он выпал из ясного сознания, а когда очнулся, обнаружил себя лежащим под дверью «секретной камеры», а заглянув внутрь, нашел заключенного уже удавившимся в лежачем положении. Вздор, дурацкая историйка…
У Ольги было свое мнение на сей счет — но она не собиралась сейчас вступать в дискуссии с графом. Самое неподходящее время.
— А кого я вам напоминаю? — спросила она.
— Глупость, совершеннейшая глупость, — ответил граф тем же лишенным воли голосом. — Когда речь зашла о генерала Вязинском, мне в голову пришла совершенно сумасшедшая ассоциация… Показалось, что в вас есть что-то схожее с генеральской воспитанницей, очаровательной Оленькой Ярчевской… Да и фамилия та же! Я несколько раз видел ее в свете… Есть какое-то неуловимое сходство в голосе, повороте головы, движениях и прочем, не могу объяснить это словами, но сходство, несомненно, существует… Вздор, вздор… Но тем не менее… Быть может, вы ее родственник… Но, с другой стороны, насколько мне известно, она сирота, подкидыш…
— Перестаньте об этом думать, — сказала Ольга.