— Дорогая, я понимаю… для тебя это удар. Давай подождем несколько дней. Я уверен, что сумею сделать так, чтобы ты все поняла. Правда.
Джонатан говорил с искренним убеждением, и тем не менее он понимал, что и сам не верит тому, что говорит. Ему казалось, что он держится за Симону, как другие инстинктивно держатся за жизнь.
— Да, конечно, ты так думаешь. Но я?то себя знаю. Ты ведь понимаешь — я не какая?нибудь там эмоциональная девчонка.
Она смотрела ему прямо в глаза — взгляд решительный и отрешенный, и совсем не злой.
— Меня больше совершенно не интересуют твои деньги, совсем не интересуют. Я сама со всем справлюсь… мы с Джорджем.
— О боже, Симона… Джордж… я буду обеспечивать Джорджа!
Джонатан не верил своим ушам. Он поднялся и довольно грубо притянул к себе Симону, сидевшую на стуле. Из ее чашки выплеснулось на блюдце немного кофе. Джонатан обнял ее и хотел поцеловать, но она отстранилась.
— Non![116]
Она потушила сигарету и стала прибираться на столе.
— Мне жаль это говорить, но я и спать с тобой в одной постели не буду.
— Ну да, я так и думал.
А завтра пойдешь в церковь и помолишься за мою душу, подумал Джонатан.
— Симона, пусть пройдет немного времени. Не говори сейчас лишнего.
— Я не изменюсь. Спроси у мсье Рипли. Уж он?то знает.
Вернулся Джордж. Телевизор был забыт, и он непонимающе уставился на обоих.
Джонатан коснулся пальцами головы Джорджа и направился в прихожую. Он хотел было подняться в спальню, но теперь это уже не их спальня, и потом — что ему там наверху делать? Телевизор продолжал жужжать. Джонатан послонялся по прихожей, потом взял плащ и шарф и вышел из дома. Он дошел до улицы Франс, повернул налево и зашел в кафе?бар на углу. Ему захотелось позвонить Тому Рипли. Номер телефона Тома он помнил.
— Алло? — ответил Том.
— Это Джонатан.
— Ну, как вы?.. Я звонил в больницу, слышал, что вас оставили на ночь. Вы уже вышли?
— Да, утром. Я… — тяжело дыша, проговорил Джонатан.
— Что случилось?
— Мы не могли бы увидеться на несколько минут? Если сочтете это безопасным. Я… думаю, что я мог бы взять такси.
— Что случилось?
— Мы не могли бы увидеться на несколько минут? Если сочтете это безопасным. Я… думаю, что я мог бы взять такси. Да?да, возьму такси.
— Где вы находитесь?
— Бар на углу… новый, рядом с «Черным орлом».
— Я могу за вами заехать? Нет?
Том подумал, что у Джонатана, наверное, неприятности с Симоной.
— Я подойду к памятнику. Хочется немного пройтись. Там и увидимся.
Джонатану стало легче. Конечно, ненадолго, выяснение отношений с Симоной лишь откладывается, но сейчас это не имело значения. Он почувствовал себя как человек, которого подвергали пыткам и вдруг дали передышку, и он был благодарен за несколько минут облегчения.
Джонатан закурил сигарету и медленно побрел по улице. У Тома наверняка уйдет почти пятнадцать минут, чтобы добраться до места. Джонатан зашел в кафе «Спорт», сразу за гостиницей «Черный орел», и заказал пива. Он пытался вообще ни о чем не думать. Потом одна мысль всплыла сама собой: Симона передумает. Поразмыслив над этим, он испугался, что ничего подобного не случится. Теперь он один. Джонатан знал, что он один, что даже Джорджа у него почти отняли, Симона ведь наверняка оставит его себе. Джонатан подумал, что до конца он ничего еще так и не осознал. На это уйдет несколько дней. Сначала человека охватывают чувства, потом приходят мысли. Правда, не всегда так.
Из лесной темноты выехало несколько машин и среди них — темный «рено» Тома. Джонатан узнал его в свете фонарей вокруг обелиска, иначе называемого памятником. Сейчас чуть больше восьми. Джонатан стоял на углу, на левой стороне дороги, по правую руку от Тома. Тому нужно будет сделать полный круг, чтобы снова попасть на дорогу к дому — если они поедут к Тому. Джонатан предпочел бы вместо бара отправиться к нему. Том остановился и открыл дверцу.
— Добрый вечер! — сказал Том.
— Добрый вечер! — ответил Джонатан, захлопнув дверцу, и Том тронулся с места. — Мы можем поехать к вам? Мне сегодня не по душе переполненные бары.
— Конечно.
— У меня был скверный вечер. Да, боюсь, и день тоже.
— Я так и подумал. Симона?
— Похоже, с ней все кончено. Но разве я могу ее винить?
Джонатан чувствовал себя неловко. Он полез было за сигаретой, но даже и это показалось ему ненужным, поэтому курить он не стал.
— Я сделал все возможное, — сказал Том. Он старался ехать как можно быстрее, не привлекая при этом внимания полицейских на мотоциклах, которые прятались здесь в лесу на краю дороги.
— Деньги… трупы, о господи! Что касается денег, я сказал, что на меня поставили немцы.
Джонатану вдруг все это показалось нелепым — деньги, пари. Деньги все?таки такая конкретная вещь, такая осязаемая, такая нужная, и все же не настолько осязаемая и не столь значимая, как два мертвеца, которых видела Симона. Том ехал довольно быстро. Джонатану было все равно — врежутся они в дерево или улетят в кювет.
— Проще говоря, — продолжал Джонатан, — все дело в трупах. Для нее имеет большое значение, что я помогал… или убивал. Не думаю, что она изменит свое мнение.
«Ибо какая польза человеку?..»[117] Джонатан готов был рассмеяться. Мир он не завоевал, однако и душу не потерял. В существование души Джонатан в общем?то не верил. Для него важно было самоуважение. Но он не самоуважение потерял, а Симону. Симона, однако, олицетворяла собою нравственность, а разве нравственность не сродни самоуважению?