Джонатан ощутил легкую слабость. Он поднялся и глубоко вздохнул. Ощущение слабости прошло, но он остался стоять. Уистер продолжал говорить, однако Джонатан едва его слушал.
— …в этом и заключается моя идея. В Гамбурге есть несколько человек, которые внесут свой вклад в сумму девяносто шесть тысяч долларов. Тот — или те, — кого нам нужно убрать с дороги, принадлежат к мафии.
Джонатан так и не пришел полностью в себя.
— Спасибо, я не убийца. Оставим этот разговор.
— Прежде всего нам нужен человек, не связанный ни с кем из нас и не живущий в Гамбурге. Хотя первый мафиозо, рядовой член мафии, должен быть застрелен в Гамбурге. Нам бы хотелось, чтобы полицейские думали, будто две мафиозные группировки в Гамбурге враждуют одна с другой, вот в чем дело.
А вообще мы хотим, чтобы полиция выступила на нашей стороне.
Он продолжал расхаживать взад?вперед, глядя больше в пол.
— Первый мафиозо должен быть застрелен в толпе, в метро, которое у нас называется у?баном[1]. Револьвер тут же выбрасывается, и… стрелявший смешивается с толпой и исчезает. Револьвер итальянский, отпечатков пальцев нет. Значит, нет и улик.
Он опустил руки, словно дирижер, закончивший дирижировать.
Джонатан почувствовал, что ему нужно передохнуть хотя бы немного, и снова опустился в кресло.
— Извините, нет.
Как только силы вернутся к нему, он встанет и уйдет.
— Завтра я здесь весь день и, вероятно, пробуду до воскресенья. Подумайте о моем предложении, прошу вас. Еще виски? Оно вас взбодрит.
— Нет, спасибо. — Джонатан заставил себя подняться. — Я пойду.
Уистер кивнул. Вид у него был разочарованный.
— И спасибо за угощение.
— Не стоит.
Уистер открыл дверь, пропуская Джонатана.
Джонатан вышел из номера. Он ожидал, что Уистер сунет ему в руку карточку со своей фамилией и адресом. Джонатан был рад, что тот этого не сделал.
На улице Франс зажглись уличные фонари. Вечер, на часах 19.22. Не просила ли Симона чего?нибудь купить? Может, хлеба? Джонатан зашел в boulangerie[2] и купил длинный батон. Как приятно снова заняться повседневными делами.
На ужин был овощной суп, пара остававшихся со вчерашнего дня кусочков fromage de tete[3], салат из помидоров и лука. Симона рассказала о распродаже обоев в магазине, который находился недалеко от ее работы. За сотню франков они могли бы оклеить всю спальню. Она присмотрела красивые обои с розовато?лиловым и зеленым рисунком, очень светлые, в духе art nouveau[4].
— Ты же знаешь, Джон, в спальне только одно окно, и там очень темно.
— Звучит заманчиво, — ответил Джонатан. — Особенно, если это распродажа.
— Самая что ни на есть. Это не тот случай, когда цену снижают на пять процентов, как это делает мой прижимистый босс.
Она обмакнула корочку хлеба в масло, которым был заправлен салат, и отправила в рот.
— Ты чем?то взволнован? Что?то случилось? Джонатан неожиданно улыбнулся. Ничем он не взволнован. Хорошо, что Симона не заметила, что он немного припозднился, да еще и выпил.
— Нет, дорогая. Ничего не случилось. Наверное, конец недели. Почти конец.
— Ты устал?
Такой же вопрос ему задавали врачи, и он к нему привык.
— Нет… мне сегодня нужно позвонить одному покупателю от восьми до девяти.
Он посмотрел на часы — 20.37.
— Пожалуй, пойду позвоню сейчас, дорогая. А кофе выпью потом.
— Мне можно с тобой? — спросил Джордж, опуская вилку. Он выпрямился, приготовившись спрыгнуть со стула.
— Не сегодня, mon petit vieux[5]. Я спешу. А ты вроде бы собирался поиграть в китайский бильярд.
— Купи «Голливуд»! — крикнул ему вслед Джордж, и вышло у него это совсем по?французски: «Олливу».
Джонатан поморщился, снимая пиджак с вешалки в прихожей. Жевательная резинка «Голливуд», бело?зелеными обертками которой были усеяны сточные канавы, а иногда и сад Джонатана, обладала для юных французов загадочной притягательностью.
— Оui[6], мсье, — пообещал Джонатан и вышел из дома.
Домашний телефон доктора Перье имелся в справочнике, и Джонатан надеялся, что он в этот вечер дома.
Какой?то bureau de tabac[7], где тоже был телефон, находилось ближе, чем магазин Джонатана. Его вдруг охватил панический страх, и он заспешил к красной, установленной наискось вывеске «Tabac», светившейся впереди за два перекрестка от него. Он добьется, чтобы ему сказали правду. Джонатан кивнул в знак приветствия молодому человеку за стойкой, которого едва знал, и указал на телефон, а заодно и на полку, где лежали телефонные книги. «Фонтенбло!» — прокричал Джонатан. Было шумно, да еще и музыкальный автомат гремел. Джонатан отыскал номер телефона и набрал его.
Снял трубку доктор Перье. Он узнал голос Джонатана.
— Я бы очень хотел сделать еще один анализ. Даже сегодня. Сейчас — если вы можете взять пробу.
— Сегодня?
— Я мог бы прийти к вам немедленно. Через пять минут.
— Вы… чувствуете слабость?
— Видите ли… я подумал, что если анализ отправить завтра в Париж… — Джонатан знал, что доктор Перье имел обыкновение отсылать анализы в Париж по субботам утром. — Если бы вы могли сделать анализ сегодня или завтра рано утром…
— Завтра утром меня не будет. Мне нужно обойти больных. Если вы так расстроены, мсье Треванни, заходите ко мне сейчас.