Страх оказался маленьким заплаканным мальчишкой, забытым в заставленной старой скрипучей мебелью полутемной квартире. Ненависть — несчастным слепым калекой, избивающим клюкой свою малолетнюю дочку за малое количество водки, заработанное ею на панели. Ярость во всех ипостасях была воином. А вот Любовь неожиданно для меня засияла таким многообразием граней, что заставила вглядеться повнимательней. Там нашлось место и для матери, качающей своего первенца в колыбели. И для крепко взявшихся за руки юноши и девушки под пахучим дождем белоснежных роз. И даже для старика, мастерящего из найденных на свалке деталей то, что непременно осчастливит все человечество…
Радость и Грусть тоже были там. Все человечество, такое разное и в чем-то такое похожее, всем своим существом жирно перечеркивало однажды сказанную кем-то глупость, что счастливы все одинаково. А еще там была Та Единственная, чей образ я пытливо разыскивал в лицах всех виденных мною женщин. Гордая и нежная, словно радуга. С волосами цвета золота, пахнущими раскаленной добела степью, и с глазами, похожими на зеленый потаенный омут. Позабыв обо всем на свете, моя душа рванулась в Ее сторону. Но я потерял ее в этом хороводе нежности и страсти.
Двигаясь бесконечными тропами Любви, я заметил, что вокруг меня сначала едва слышно, а потом все громче и громче зазвучали странные звуки. Недовольный, я оторвался от своих опытов, пытаясь понять, что именно мне мешает. А когда понял, что слышу голос, радости моей не было предела.
— Эй, кто там? — крикнул я.
— Не ори.
— Не ори. Я и так слышу, — холодно ответил голос ниоткуда.
— Я не ору… — Я немного замялся. Как разговаривать с собственным бредом? — Ты кто?
— Нет, это ты скажи мне, кто ты.
Если честно, то Боль была куда вежливее. На редкость хамоватая фантазия… Я решил для начала не ссориться.
— Да я и не знаю, кто я теперь.
— А кем был? — Собеседник, казалось, заинтересовался.
— Был? Кем я был? — задумался я. — Ну, наверное, солдатом был почти всю свою жизнь.
— И много убил? — Голос звучал неподдельно понимающе.
— Много, — честно признался я.
— За деньги? — строго спросил незнакомец.
— Нет! — Я даже обиделся. — За деньги никогда не убивал. За хреновую идею приходилось. Чтобы выжить, тоже. Убивал, когда решал, что такой сволочи больше не место на земле…
— Ишь, архангел выискался! — язвительно заметил он. И неожиданно возвысился до громового крещендо. — А кто ты такой, чтобы решать, кому место на земле, а кому нет.
— Я-то кто такой? Да я ж тебе уже говорил. Я солдат.
— Не прокурор, значит, не судья, а просто палач. Так что ли? А? — продолжал свой допрос невидимка.
Мне это уже начало надоедать.
— Слушай, а ты сам кто такой, чтобы меня судить? Судья или, может, прокурор?
— И прокурор, и судья, — веско проговорил голос. — Но сейчас главное, что я для тебя еще и адвокат. Понял?
И тут я действительно обозлился.
— Ну тогда слушай, прокурор хренов. Расскажу тебе одну историю. Было мне тогда лет, наверное, тридцать. Служил в одной конторе, тебе ее название, пожалуй, ничего не скажет, но знающие люди боялись ее больше Гнева Господнего.
— Так уж и больше?
— Не сомневайся! — заверил я его. — Так вот. Случилось так, что пришлось мне со своими… скажем так, сослуживцами, посетить одну отдаленную провинцию нашего государства. Дела там творились нечистые, и верховный владыка погнал нас разобраться: «А в чем, собственно, дело?»
Ну с золотом, что уходило тайными караванными тропами, мы разобрались быстро. Уже собрались смыться на пару дней в горы — отдохнуть. И тут как на грех у одного из наших ребят пропала племянница. Он, видишь ли, тоже из тех краев был. Ну начали мы искать, понятное дело. И потихоньку вышли на козла, который собирал на машине девчонок по всему городу и куда-то там увозил. Козел этот, заметь, оказался не кем иным, как личным шофером наместника этой самой провинции.
Секунд пятнадцать он кочевряжился и орал, что, мол, всех нас за яйца возьмет, но когда за него принялся тот самый парень, у которого племянница пропала, то быстро все выложил. Слышь, догадайся с трех раз, кому он возил этих девчонок? А? Чего молчишь, таинственный незнакомец?
— Ясно кому, — угрюмо и нехотя отозвался мой собеседник. — Продолжай…
— Продолжаю, — покладисто согласился я. — Итак, выяснили мы, куда он их привозил. А вот куда они потом девались, узнали не сразу и с большим трудом. Знаешь куда?
— Ну? — мрачно спросил он.
Знаешь куда?
— Ну? — мрачно спросил он.
— А там карьер был песчаный. Заброшенный, разумеется. Туда и отвозили их. И пропащую мы там нашли.
— И много?
— А это как считать. Много, мало… По Твоим меркам, Создатель, может, и вовсе кроха малая будет.
— Догадался, значит, — спокойно, словно констатируя факт, произнес он.
— А чего уж, не дурак вроде. Или дурак, да не настолько.
— Так сколько их было? — переспросил он.
— Так Ты ж у нас всеведущий? Вот и узнай! — не удержался я.
— Говори!!! Ну!!! — Голос неожиданно сорвался в старческий фальцет. И столько боли было в нем, что я вдруг даже пожалел его.
— Триста семьдесят пять душ там было похоронено до того, как мы пришли. Триста семьдесят пять скрученных колючей проволокой молодых женских тел. И каждую, заметь, каждую перед смертью, то есть между изнасилованием и убийством, пытали. Пытали зверски. Инквизиторов Торквемады стошнило бы от этого зрелища, словно институток. Так вот. Пользуясь случаем, желаю спросить. А Ты-то сам где был, когда их мучили? Где Тебя носило? Являлся небось в образе благообразного старца новому пророку?