Имя придворного мага, как это нередко бывало, прошелестело коротким ветерком в высоких кронах и взметнуло из едва разгоревшегося костра целый ворох искр.
5
Если смотреть на большой тронный зал Серебряной башни, главной резиденции Императора, с верхней галереи, на которую пускали всякого, кто в состоянии заплатить пять монет, то переливающая всеми цветами радуги, шуршащая драгоценными тканями и сверкающая самоцветами толпа, источавшая тонкий аромат изысканных благовоний и журчащая негромким почтительным говорком, могла показаться приютом небожителей, что слетели на солнечных крыльях к трону своего повелителя. А сам владыка, Император Хаттис Стальная Рука, одетый в подобающие случаю бело-голубые одежды, суровый и немногословный воин, лицо которого украшал далеко не один шрам, полученный на полях жарких боев за власть и славу, рука которого, несмотря на преклонный возраст, была все еще тверда, что бы там ни говорили завистники, Император был ярчайшим олицетворением того, что может сделать с государством человек, который хотя бы несколько раз в день вспоминает о существовании своего народа.
Казна ломилась от золота, торговые пути были полны купцами, а рынки завалены едой, которая была по карману даже самому бедному кашшахт, промышлявшему подаянием на папертях многочисленных церквей. Придворный насмешник и сквернослов, а по совместительству главный маг и шеф тайной канцелярии Эласа Кивилгар, пожалуй, лучший боевой маг планеты, стоял грозной тенью за спиной Императора, вглядываясь своими пронзительно-голубыми глазами в придворную толпу, и легкая полуусмешка, блуждавшая по лицу, лучше всяких речей говорила, что он думает об этой своре недоумков.
Телохранительницы Императора, ослепительно прекрасные женщины-воины, одетые по обычаю своего племени в крылатые доспехи, были похожи на гигантские статуи черных бабочек. Окружавшие трон суровым полукольцом, они были готовы в любой миг растерзать посягнувшего на жизнь и честь своего благодетеля.
Это вид с галереи.
Если спуститься немного ниже, туда, где находились позиции королевских снайперов, или еще ниже — на служебную территорию, и не побояться быть случайно облитым каким-нибудь особенно изысканным, а посему и невероятно едким соусом с подноса сбившего вас слуги, то картина представлялась уже несколько другой.
Может, тому виной был особый угол, под которым мы могли наблюдать обманчивую игру солнечных бликов сквозь высокий мозаичный купол, а может, неприятные звуки, доносившиеся откуда-то и напоминавшие почему-то скрип старых пластин корсетов на мощных чреслах придворных девиц и хруст древних мослов записных красавцев, не один десяток лет терзавших двор своими любовными похождениями? А может, все дело в вязком затхлом запахе давно не стиранного белья и немытых тел, наверняка прилетевшем откуда-то из дальних трущоб? Не знаю…
И все же только скользнув туда, вниз, в самый центр толпы, мы можем по достоинству оценить весь блеск избранного общества.
— Интересный расклад получается, графиня. Вы не находите?
Говорившая, высокая статная блондинка в изящном голубом платье, отороченном белопенными кружевами, повернула свое скуластое лицо так, что ее немного раскосые темно-карие глаза неожиданно блеснули в свете солнца, пробивавшегося сквозь высокие ажурные окна с тонкой вязью витражей. Плотно сжатые бескровные губы придавали блондинке довольно хищный вид, впрочем, судя по всему, вполне соответствующий ее характеру.
— Вы о нежданном возвращении принцессы Анойи, баронесса? — отозвалась ее собеседница в тяжелом бархатном платье со шлейфом, густыми темно-синими волнами волочившимся за ней. Графская диадема украшала ее в общем даже красивое лицо, которое немного портила печать склочности.
— А о чем же еще? Конечно же, об этом. Так ловко оборвать все надежды императорских бастардов на трон, вернувшись из этого самоубийственного путешествия? Ты только посмотри на них. Да нет, не там! Вон, в углу, за колонной…
— Ааа… Виконт Элингар! И если не ошибаюсь, со своей придурковатой супругой?
— Да-да! Как они прискакали из своей деревни! А ведь носа при дворе не показывали.
— А вон там… — Баронесса слегка скосила свои карие глаза и стала на мгновение похожа на хитрого зверька. — Этот жирный козел Лисгарт со своей ходячей табуреткой. Смотри, даже посинел от злости. — Она тихо рассмеялась приятным мягким голосом. — Того и гляди, лопнет…
— Подожди, вот прилетит дебил Эрондайк, тогда и начнется…
Ее собеседница коротко усмехнулась.
— Уже началось. И…
Она что-то хотела добавить, но высокий звучный голос герольда прервал ее на полуслове.
Смотри, даже посинел от злости. — Она тихо рассмеялась приятным мягким голосом. — Того и гляди, лопнет…
— Подожди, вот прилетит дебил Эрондайк, тогда и начнется…
Ее собеседница коротко усмехнулась.
— Уже началось. И…
Она что-то хотела добавить, но высокий звучный голос герольда прервал ее на полуслове.
— Граф Ратонга-и-Гассари!
Вошедший резко контрастировал с угловатыми и тяжелыми нарядами окружавшей его толпы не только своей мягкой и удобной одеждой. И не только загаром, плотным коричневым слоем покрывавшим его лицо и руки. Было во всем его облике, в мягкой стелющейся походке, во взгляде спокойных странно-зеленых глаз что-то такое, что заставляло бывалых интриганов отводить глаза и замолкать на полуслове.