— Лис и Сон тоже места себе не находят и…
Он не заканчивает фразу, но я все понимаю и так. Ему и впрямь плохо, жаль только, что я ничем помочь не могу. Я отдала за него свою жизнь, душу и даже небо, а он просто не пожелал подарить мне покой.
— Не уходи в себя, Ирлин, все ведь уже прошло, и ты должна снова радоваться жизни.
— А если я не хочу.
— А если я не хочу. Ты хоть знаешь, что я пережила и какие воспоминания будут теперь навсегда со мной? — Я подняла голову и зло взглянула в его ледяные глаза. — Я ведь почти влюбилась в гэйла! — Он сжал зубы, но промолчал. — Ты слышишь меня или это тоже было частью моего задания?!
— Я предупреждал тебя.
Выпускаю воздух сквозь сжатые зубы и изо всех сил пытаюсь успокоиться. Прошлого не вернешь. Не стоит теперь злиться по пустякам.
— Ладно, я очень надеялся, что до этого не дойдет, но ты не оставляешь мне выбора.
Смотрю на пламя в камине, мне уже все на этом свете неважно.
— На, держи, это тебе. И ты сама виновата, что подарок отдан раньше твоего дня рождения.
И он тыкает чем-то пушистым мне чуть ли не в нос.
Возмущенно вскакиваю, намереваясь высказать абсолютно все этому… этому… и замираю, недоверчиво глядя прямо перед собой.
— Это же…
Он кивает и чуть лукаво улыбается. И лед тает в его глазах. А на его руках лежат два белоснежных крыла, и он протягивает их мне.
Дрожащей рукой недоверчиво касаюсь невесомых перьев и удивленно и вопросительно смотрю на него. Вася делает значительное лицо и гордо заявляет:
— За проявленные заслуги и прекрасно выполненное первое задание тебе, Ирлин, возвращаются крылья и даруется отпуск на тот срок, который ты сама пожелаешь.
— То есть я…
— Да, Ирлин, ты можешь вернуться на небо. Ну же, надевай.
Два белоснежных крыла осторожно раскрываются за моей спиной, а с кожи медленно и как-то неуверенно начинает пропадать черная печать, не оставляя после себя даже воспоминания. Я улыбаюсь впервые за столько дней, и восхищенно глажу край своего нового крыла.
— Спасибо. — Голос срывается, хочется разреветься в голос, как маленькой набедокурившей и только что прощенной девочке.
Ангел весело улыбается, подмигивает мне и… растворяется в воздухе, сделав то, ради чего приходил.
Взлетаю с первого сразу на второй этаж, изо всех сил стараясь двигаться бесшумно и незаметно. А ведь хочется смеяться во все горло. Так. Ну уж нет, сюрприз есть сюрприз!
Осторожно бегу по коридору и застываю у слегка приоткрытой двери кабинета Дика. Он сидит там один в огромном кресле у очага, и в его руке зажата уже ополовиненная бутылка вина. Морщусь, надо будет потом отучить его от алкоголя. Но это потом.
Дверь тихо скрипит, когда я прошмыгиваю внутрь кабинета. Дик сидит ко мне спиной, а потому пока не видит. Зато слышит предательский скрип.
— Кто здесь? Я же сказал всем убираться и не беспокоить меня. — Голос хриплый и злой.
Гм, а может, я не вовремя? Ну мало ли, может, у него живот болит.
— Это я. — Я сказала это очень тихо, чтобы, если что, успеть выпорхнуть за дверь, но реакция Дика озадачила и поразила меня до глубины души.
Он резко вскочил, выронив бутылку, и повернулся ко мне, напряженный, будто зверь, готовящийся к схватке. Позже он признался, что просто не поверил.
— Ты… здесь?
Я мягко ему улыбаюсь и с гордостью распахиваю сверкающе-белые крылья за спиной.
— Нравятся?
Он молчит, просто смотрит на меня. А потом вдруг быстро пересекает зал и, схватив меня за плечи, резко притягивает к себе, заключая в объятия и выжимая чуть ли не весь воздух из моей груди.
А потом вдруг быстро пересекает зал и, схватив меня за плечи, резко притягивает к себе, заключая в объятия и выжимая чуть ли не весь воздух из моей груди.
Придушит ведь!
Он зарывается лицом в мои волосы, шепчет мое имя и… и плачет?
Неправда, Дик не умеет плакать, и я осторожно вытираю соленую воду с его глаз.
— Все хорошо, — смущенно убеждаю его я. — Теперь все хорошо.
Он кивает и целует меня так… что я понимаю: мой отпуск будет ну о-очень долгим.
— Нет. Вы посмотрите! Я не ем, не пью и сплю через раз, а они тут целоваются! — Возмущенный писк Оськи я бы узнала из тысячи, а еще через мгновение он уже садится мне на голову, быстро хлопая крыльями и громко возмущаясь по поводу эгоизма некоторых личностей. Я провела рукой по его оперению, и временно он замолк, чуть ли не урча от удовольствия.
А в дверях уже стояли Сон и Лис. Лис широко и как-то облегченно мне улыбался. А Сон, сменив на лице целую гамму чувств, рванул к нам и чуть ли не силком вытащил меня из рук Дика, в свою очередь обнимая мою несчастную тушку. Пришлось и его заверять, что теперь все будет хорошо, хотя Оська на каждое мое слово вставлял по пять ядовитых реплик, мстя за двухмесячное недоедание и недосыпание. И еще неизвестно, что хуже! Так что после бурного примирения мы все отправились на кухню, где сияющий повар срочно накрывал на стол, гоняя с десяток поварят и служанок и заставляя их уставлять стол таким количеством деликатесов, как их называл Оська, что я всерьез начала опасаться за его желудок. Совенок ел столько, что даже я не могла за ним угнаться. Как итог: вечером у него разболелся живот, и пришлось всю ночь бегать с несчастным, закармливая его пилюлями и медзаклинаниями сонного, а потому всем и сразу недовольного ветеринара. (Его Дик притащил, как только я заикнулась о том, что нужен врач для Оськи. По-моему, если бы я среди ночи потребовала луну, он бы и ее достал с выражением спокойной решимости на лице.)