— Хочу рассказать вам, что мне приснилось, — сказала я. — Человек, который мне снился, был без шляпы, но мне кажется, это были вы. У него были длинные масленые волосы, зачесанные назад. — Длинные и масленые, а также грязные; они лежали у него на спине противными крысиными хвостами, но этого я не сказала.
— Мы были с ним на берегу моря. Он учил меня плавать. Держал меня за руки и тянул за собой, а я только лежала на воде и перебирала ногами. На мне был трикотажный купальный костюм, какие носили в наши дни, цвета морской волны. Я была ребенком. Впрочем, во сне мы всегда дети. Он тянул меня за собой, уходя спиной в море, и смотрел мне прямо в глаза. Глаза были совсем как у вас. Волн не было, только легкая сверкающая рябь. На самом деле вода была тоже маслянистая. Когда его тело погружалось в нее, на нем оставалась блестящая пленка. Про себя я подумала: сардины в масле; я маленькая сардинка; он уводит меня в масло. Я хотела сказать: «Повернем обратно», но боялась открыть рот, чтобы масло не попало мне в легкие. Утонуть в масле — на это у меня не хватило бы мужества.
Я сделала паузу, чтобы он мог что?нибудь вставить, но он молчал. Мы свернули на Схондер?стрит.
— Разумеется, я неспроста вам это рассказываю. Мы всегда пересказываем сны с какой?то целью. Вопрос в том, с какой? В тот день, когда я впервые увидала вас за гаражом, я получила дурные вести о себе, о своей болезни. Это не могло быть простым совпадением. Тогда я подумала: не это ли ангел, посланный указать мне путь? Конечно, вы им не были и не могли быть — теперь я это вижу. Но это лишь половина правды. Мы наполовину видим, наполовину создаем видимое. Поэтому я продолжала сочинять истории, в которых вы меня ведете, а я за вами следую. А если вы всегда молчите, так это оттого, говорила я себе, что ангелы бессловесны. Ангел ведет, а женщина следует за ним. Его глаза открыты, он видит; ее — закрыты, она еще погружена в земной сон. Вот почему я жду от вас указания, помощи.
Входная дверь была заперта, но ворота во двор стояли настежь. Никто не убрал битые стекла; дверь в комнату Флоренс косо висела на одной петле. Я смотрела себе под ноги, еще не смея заглянуть в комнату, не имея на это сил. Дверь в кухню осталась открытой. Ключа они так и не нашли.
— Входите, — сказала я Веркюэлю.
Дом и был и не был таким, как прежде. В кухне все вещи были не на своих местах. Мой зонт висел там, где он не висел никогда. Диван был сдвинут, так что стало видно пятно на ковре. И повсюду странный запах, острый и вездесущий: не сигаретного дыма и пота, а чего?то другого, но чего — я не могла понять. Они оставили свое клеймо буквально на всем. Усердные исполнители, подумала я. Тут я вспомнила папку на письменном столе, письмо, все к этому моменту написанные страницы. Значит, и это, подумала я, и это они наверняка просматривали! Переворачивали страницы сальными пальцами, без любви пробегали взглядом обнаженные слова.
— Помогите мне подняться наверх, — попросила я Веркюэля. Папка, которую я оставила в последний раз открытой, была закрыта. Замок у бюро сломан. На книжных полках зияли пустые места.
В двух нежилых комнатах вскрыты замки.
Шкафы, буфеты обысканы.
Они перерыли всё. Словно грабители нанесли очередной визит. Обыск только предлог. Настоящая цель-дотронуться, замусолить пальцами. Дух злобы. Как изнасилование: чтобы изгадить женщину.
Не находя слов, я обернулась к Веркюэлю. Меня мутило.
— Там кто?то есть внизу, — сказал он.
С лестничной площадки было слышно, как кто?то говорит по телефону.
Разговор прекратился. В коридоре показался молодой человек в форме и кивнул нам.
— Что вам нужно в моем доме? — спросила я.
— Просто проверка, — добродушно отозвался он. — Мы не хотели, чтобы сюда проникли посторонние. — Он взял свою фуражку, шинель, винтовку. Не ее ли запах я почуяла? — Следственная группа прибудет в восемь, — сказал он. — Я подожду снаружи. — Он улыбнулся: по?видимому, полагал, что оказывает мне услугу, что я должна быть ему благодарна.
— Мне надо принять ванну, — сказала я Веркюэлю.
Но я не приняла ванну. Я закрыла за собой дверь спальни, проглотила две красные пилюли и легла, дрожа всем телом. Дрожь становилась все сильнее, меня трясло, словно лист во время бури. Хотя я озябла, дрожь эта была не от холода. Остановись, сказала я себе, сейчас нельзя раскисать; думай только о том, что будет через минуту.
Дрожь немного улеглась.
Мужчина, думала я: единственное существо, какой?то своей частью принадлежащее неизвестности, будущему, словно он бросает впереди себя тень. И все время пытается догнать эту убегающую тень, слиться с обликом своих упований. Но я — мне не дано стать мужчиной. Я слишком мала, слепа, близка к земле.
Постучав, в комнату вошел Веркюэль, а за ним тот полицейский, на котором был вчера джемпер с оленем. Сегодня он был в пиджаке и галстуке. Дрожь опять вернулась. Он сделал Веркюэлю знак, чтобы тот ушел. Я села в кровати.
— Не уходите, мистер Веркюэль, — сказала я; потом полицейскому: — Какое вы имеете право врываться ко мне в дом?
— Мы о вас беспокоились. — Он отнюдь не выглядел обеспокоенным. — Где вы были прошлой ночью? — И, не дождавшись от меня ответа: — Вы уверены, что справитесь без посторонней помощи, миссис Каррен?