— Я никуда не пойду.
Они обратили на мои слова не больше внимания, чем если бы я была ребенком.
— Gaan haal’n kombers, — сказал мужчина, — sy’s amper blou van die kоue[23].
Женщина поднялась наверх и принесла одеяло с моей кровати. Она обернула его вокруг меня, легонько обняла за плечи, потом помогла надеть шлепанцы. Вид моих ног не вызвал у нее никакого отвращения. Хорошая девушка, которая будет кому?то хорошей женой.
— Хотите взять с собой лекарства или что?нибудь еще? — спросила она.
— Я никуда не уйду отсюда, — повторила я, вцепившись в стул, на котором сидела.
Они перекинулись вполголоса несколькими словами. Внезапно меня подняли, взяв сзади под мышки. Женщина взялась за мои ноги, и они понесли меня к выходу, словно ковер. Спину пронзила боль. — Отпустите меня! — крикнула я.
— Сейчас, — успокоительным тоном сказала женщина.
— У меня рак! — закричала я. — Отпустите меня!
Рак! С каким наслаждением швырнула я им в лицо это слово! Они мгновенно замерли, словно напоровшись на нож.
— Sit haar neer, dalk kom haar iets oor, — сказал державший меня человек.
— Ek het mos ges?jy moet die ambulans bel[24]. — Они кое?как положили меня на диван.
— Где вы чувствуете боль? — спросила, нахмурившись, женщина.
— В сердце, — сказала я. Она с удивлением на меня посмотрела. — У меня рак сердца. — Тогда она поняла; она замотала головой, словно отгоняя мух.
— Когда вас трогают, вам больно?
— Мне больно все время, — сказала я.
Она переглянулась с мужчиной позади меня; он сделал ей какой?то знак, так что она не могла сдержать улыбки.
— Я заразилась им, испив из чаши горестей, — продолжала я безудержно.
— Я заразилась им, испив из чаши горестей, — продолжала я безудержно. Что за беда, если они сочтут меня чокнутой. — Когда?нибудь вы тоже можете им заразиться. Это повальная болезнь.
Раздался звон разбитого стекла. Они оба поспешно вышли из комнаты; я поднялась и заковыляла следом. Все осталось по?прежнему, только было выбито второе оконное стекло. Во дворе никого; полицейские, их было теперь шестеро, притаились на веранде, держа наготове оружие.
— Weg! — яростно закричал один из них. — Kry haar weg![25] Женщина запихнула меня обратно в дом. Когда она стала закрывать дверь, раздался внезапный взрыв, потом пальба, потом продолжительное оцепенелое молчание, потом негромкие голоса и донесшийся откуда?то лай собаки Веркюэля.
Я попыталась распахнуть дверь, но женщина крепко держала меня.
— Если вы ему что?нибудь сделали, я вам никогда этого не прощу, — сказала я.
— Всё в порядке, сейчас мы опять вызовем «скорую», — сказала она, стараясь меня успокоить. Но «скорая» была уже тут, стояла на тротуаре. Со всех сторон подходили возбужденные люди — соседи, прохожие, старые и молодые, черные и белые; жители соседних домов наблюдали за происходящим со своих балконов. Когда мы с женщиной?полицейским оказались у входа в дом, привезенное на каталке покрытое одеялом тело погружали в машину.
Я собралась залезть в «скорую» следом за ним; один из санитаров даже подал мне руку, но вмешался полицейский.
— Постойте, мы пришлем за ней другую машину, — сказал он.
— Мне не надо другой машины, — сказала я. На его добродушном лице выразилось замешательство. — Я поеду с ним, — сказал я и опять попыталась залезть внутрь. Одеяло упало с меня.
Он покачал головой: «Нет», — и сделал знак санитару, тот закрыл дверь.
— Господи, прости нас! — вырвалось у меня. Завернувшись в одеяло, я побрела по Схондер?стрит, уходя все дальше от толпы. Я почти дошла до утла, когда меня нагнала женщина?полицейский.
— Возвращайтесь домой! — велела она.
— У меня больше нет дома, — в ярости бросила я и продолжала идти дальше.
Она попыталась удержать меня; я стряхнула ее руку.
— Sy’s van haar kop af, — заметила она, ни к кому не обращаясь, и отстала.
На Бёйтенкант?стрит, под путепроводом, я присела отдохнуть. Непрерывный поток машин тек мимо по направлению к центру. Никто даже не взглянул на меня. На Схондер?стрит, я, со своей растрепанной головой и в розовом одеяле, представляла необычное зрелище; здесь, среди грязи и бетона, я стала частью городского царства теней.
По другой стороне улицы прошли мужчина с женщиной. Мне показалось, что я ее узнала. Не ее ли Веркюэль привел ко мне в дом? Или это у всех женщин, которые ошиваются возле отеля «Авалон» и винного магазина «Солли Крамер», такие паучьи ноги? Мужчина с пластиковой сумкой за плечами был не Веркюэль.
Поплотнее закутавшись в одеяло, я легла. Костями я ощущала вибрацию бетона от идущего наверху транспорта. Пилюли мои остались дома, а дом был в чужих руках. Смогу ли я прожить без пилюль? Нет. А хочу ли я жить? Меня все больше охватывал безразличный покой старого животного, которое, чувствуя, что час его близок, холодеющее, инертное, ищет в земле какую?нибудь дыру, где все, его окружающее, откликается медленно бьющемуся сердцу. Найдя за бетонным столбом место, куда тридцать лет не заглядывало солнце, я свернулась на здоровом боку, слушая пульсацию боли, ставшую почти биением сердца.
Должно быть, я уснула. Должно быть, прошло какое?то время. Когда я открыла глаза, возле меня сидел на корточках ребенок и шарил в складках одеяла. Рука его ползала по моему телу.